Фельдшер-как выжить в древней Руси - Людмила Вовченко

— От кого? — насупилась Милана.

Девица ткнула дрожащим пальцем в сторону Добрыни.

Он выронил ковш, который держал.

— М-меня? — прохрипел он.

— Да! — драматично крикнула девица. — От вас! Я… беременная!

Во дворе зависла тишина. Такая, что слышно было, как Пелагея шепчет: «Матушка, она… что речь несёт?»

Милана медленно повернулась к Добрыне.

— Добрыня… — сказала она ласково и ужасающе. — И с какой же стороны?

Он открыл рот. Ничего не вышло.

Закрыл.

Открыл снова.

— Я… я… я её впервые вижу! — взревел он, так что куры упали с насеста.

Девица запричитала ещё громче:

— Ой, как же так! Как же так, воевода! Я ж всю ночь слёзы лила, молила Богородицу…

— Стоп! — подняла руку Милана. — Девица. Имя.

— Прасковья! — выпалила та.

— Беременна.

— Да!

— От Добрыни.

— Да-а-а-а!!

Милана достала из-за пояса деревянную ложку и, как жезл власти, подняла её.

— Хорошо. Пойдёмте в баню. Сейчас мы проверим. Если беременность есть — она есть. Если нет — ну… у кого-то сегодня будет приключение.

Добрыня побледнел.

— Что вы делаете? — прошептал он.

— Мою работу, — сказала Милана. — Я, между прочим, медик. И прекрасно знаю, как проверять такие вещи. Там в запасе знахарки кое-что хранят… очень достоверное.

— Что⁈ — Прасковья ахнула. — А… а обязательно?

— Обязательно, — отрезала Милана. — Иначе это будет не лечение, а театр.

Прасковья сглотнула. Добрыня выглядел так, будто молился об исчезновении. Пелагея сияла, как гроздь малины.

И только знахарки вслух обсуждали:

— Вот бы раньше такое было… — шепнула Улита. — Столько девок по пустому батьков бейли…

Милана улыбнулась.

— Добрыня. Идите с нами. Чтобы не возникало новых сплетен.

Он кивнул. Медленно. Как человек, который бы охотнее пошёл в горящий лес.

Глава 12

ГЛАВА 12

Баня встретила их жаром, паром и подозрительной тишиной. Тишина эта была из той породы, которая обычно возникает перед тем, как грянет что-то грандиозное — вроде схватки двух ведьм или падения потолка. Милана сама остановилась на пороге, наслаждаясь моментом, когда вся деревня, казалось, задержала дыхание.

Прасковья стояла в центре — дрожащая, бледная, держась за надутый живот, как кошка, набравшая под подол чужие котята. Добрыня замер у двери, плечами загородив половину света. Вид у него был такой, будто он хотел бы сейчас быть везде, только не здесь: в лесу, на поле битвы, в яме с волками — но не в бане, на процедуре по разоблачению лжебеременности.

— Ну что, Прасковья, — сказала Милана ровно, — начнём.

— Баарыня… — заскулила девица. — Может… может, как-то… и так поверите?

— Нет, — Милана была категорически нежна. — Наука требует фактов. Снимай сарафан.

Резкий вдох пронёсся по бане, как ветер. Добрыня вскинул руку:

— Подождите! Это… не обязательно видеть же…

— А обязательно. — Милана ткнула его ложкой, как учебной указкой. — Воевода, вы тут главный свидетель чистоты процесса. Не переживайте, вы не умрёте.

— Это ещё вопрос… — пробормотал он.

Пелагея стояла сбоку, глаза блестели от возбуждения. Акулина перешёптывалась с Улитой, уже делая ставки.

— Я говорила, что она врет, — шепнула Улита. — Такая животина за неделю не растёт.

— А может, глиной подпёрла? — задумчиво ответила Акулина.

Милана хлопнула ладонью по воздуху.

— Тишина! Мы сейчас совершаем медицинский осмотр, а не ярмарку.

Прасковья всхлипнула, поёрзала, и… с живота тихо слетел мешочек. Самый обычный, холщовый. Простой, непритязательный — и катился по полу так красноречиво, что даже домовой бы заплакал от стыда.

Добрыня застыл. Моргнул. Потом ещё раз.

— Это что… — хрипло выдохнул он.

— Это, — Милана наклонилась, подняла мешочек, — ваш внебрачный наследник. Уж извините, но он, кажется, из проса.

Она вытряхнула мешочек — по полу с шелестом покатились зёрна.

Знахарки ахнули. Добрыня уткнулся лбом в ладонь. Пелагея прыснула смехом.

Прасковья рыдала драматически.

— Но я… я так надеялась! Думала… может… он женится…

— Девица, — сказала Милана мягко, — если хочешь, чтобы мужчина на тебе женился, выбирай методы чуть умнее. Просо — не лучший аргумент.

— А что делать? — приревела Прасковья. — Я его люблю!

Добрыня подпрыгнул от неожиданности.

— Меня⁈ Люб… что⁈ Да я… мы… я ж тебя даже не знаю!

— А я знаю! — выдала Прасковья. — Вы как прошли мимо меня позавчера — я чуть в обморок не упала! Это знак!

— Это не знак, — терпеливо пояснила Милана. — Это давление низкое.

Прасковья всхлипнула, зажала лицо руками. Добрыня дёрнулся, будто хотел подойти, но передумал. В итоге он только кашлянул:

— Ну… э-э… не падай. И… просо забери.

Прасковья с рыданиями собрала зёрна, прижимая мешочек так, будто там лежала её судьба. Её вывели знахарки под причитания: «Ох, дурында… сколько себя помню — всегда дурында…»

Когда дверь за девицей закрылась, в бане наступила тишина.

Милана выдохнула.

— Так. С этим разобрались.

Добрыня смотрел на неё так, будто она сейчас сотворила чудо — маленькое, земное, но чудо. Он открыл рот:

— Спасибо.

— За что? — удивилась Милана.

— За то, что… ну… не дала меня женить.

Милана хмыкнула.

— Да пожалуйста. Лично я не хочу видеть вас в роли мужа Прасковьи. Слишком драматичный союз получился бы. Она бы кричала, вы бы молчали, и оба бы мучились.

Пелагея прыснула.

Добрыня покраснел.

— Я… — он мотнул головой, пытаясь вернуть себе суровость, — я хотел тебя… то есть… вам… сказать… что вы… э-э…

— Что я? — Милана скрестила руки.

Он моргнул. Один раз. Два. Словно мысли у него упали, рассыпались и убежали под лавку.

— Что вы… — он судорожно сглотнул. — Умная.

— Спасибо. Очень развёрнутая похвала.

— И… — он попытался собрать остатки храбрости, — красивая.

Милана аж подпрыгнула.

Пелагея сделала круглые глаза.

Знахарки переглянулись и перекрестились — на всякий случай.

— Добрыня, — сказала Милана тихо, — вы опять граблями ударились?

— Нет! — выдохнул он слишком быстро. — То есть… возможно. Но я… правда… это… вижу.

Милана прикусила губу, чтобы не улыбнуться шире, чем положено приличной вдове.

— Благодарю, воевода, — сказала она мягко. — Но поймите: я вдова. И мне…