Станция "Фронтир" - Никита Семин

-Всё тот же зверёныш. Что когда-то... во время абордажа "Молнии"... вцепился в глотку здоровенному штурмовика. За то, что тот поджог кают-компанию, — абсолютно спокойные слова Кейла, действовали как релаксирующая мазь на тело. Напряжение в мышцах ослабло. На волосок. Пистолет в руке опустился. На сантиметр. Но не убран. Дыхание – всё ещё частое. Поверхностное.

-Зверёныша... того зверёныша... терпеть не могли. В резиденции Харканс, Кейл, — прозвучал хриплый голос Дмитрия. Наполненный усталостью и горечью. Пистолет опустился. Юноша отвёл взгляд от сержанта. Молодой человек уставился в темноту за иллюминатором. В бездну. Пальцы побелели на рукояти пистолета.

-Сам патриарх... - Дмитрий на миг замолчал. Сглотнул. Ком в горле. Страшные слова выдавливались наружу, — ...его кровь, его плоть ненавидит То, во что превратился сын, — на лице появилась горькая усмешка, — В кого его превратил фронтир. Смерть матери. И... Мирт.

Имя прозвучало как плевок. В памяти всплыл холодный, насмешливый голос из прошлого:—"Ты всегда был слабым щенком, Харканец. Грязь Фронтира тебя не закалила – лишь обмазала", - слова одного из прихвостней Мирта, с которыми Дмитрий столкнулся во время своей первой военной кампании.

Кейл не спорил. Не утешал пустыми словами о "семейных узах". Вместо этого – его широкое лицо озарилось настоящей тёплой улыбкой. Разгладились морщины у глаз. Сержант стал похожим на довольного медведя. Мужчина легко отодвинул пистолет в сторону. Одним движением толстого пальца, будто убирал игрушку. Голос – искренний, почти весёлый.

- Плевать Молния. Пускай ненавидит и плюётся в портреты в галерее, — произнёс Кейл, ткнув пальцем в грудь. Туда, где под жилетом должен быть герб Харкансов. Но был только потёртый комбинезон.

- Вы – вот этот парень – может, и не вписались в их позолоченные рамки с кисточками, — тон сержанта сопровождался, презрительно махнув рукой в сторону сброшенного мундира, — Но вы идеально вписались. В обшивку "Молнии". В рёв двигателей. В скрип ферм в астероидном поясе. В пот и масло машинного отделения.

На миг повисла пауза, а после Кейл продолжил: — В нашу команду. В семью. Вот этих парней, — мужчина кивнул в сторону чипа с записью первого полёта, лежащего рядом с мундиром.

Сержант наклонился чуть ближе. Глаза сверкнули. Старым, знакомым огоньком. Боевым. В памяти Дмитрия всплыли воспоминания.

Смех в машинном отделении после адского ремонта на гипердрайве, чья-то рука, сунувшая свой паёк, когда забыл поесть, тишина на мостике в первый приказ – не из страха, а из уважения.

- Я никогда не забуду. Того юнца. Что в первый же день на борту. В кают-компании. С голодными глазами. И грязными ногтями. Обыграл меня. Старого волка. В "Космического Баккара". Начисто. С первой колоды, — Кейл хрипло рассмеялся. Звук как перекатывание камней, — Думал – счастливый случай. Потом – в шахматы. Потом – в тактическое моделирование стыковки в поясе. Зверёныш оказался... с мозгами. Отточенными как бритва. И с дерзостью... – мужчина покачал головой, но в глазах – неприкрытое уважение. Жёсткое, как сталь, — дерзостью, которая заставила старых волков на мостике... зауважать. Непросто бояться твоей фамилии. А – тебя. Лично.

Кейл кивнул в сторону хаоса на столе, в бездну за окном, — Ты не вписался в их позолоченные рамки? — сержант презрительно фыркнул, звук как плевок, — Зато ты вписался сюда. В обшивку "Молнии". В рёв, когда рвёшь с места на полной. В скрип корпуса, когда вжимаешься в пояс, уходя от погони. В пот и масло машинного отделения после боя, — мужчина ткнул толстым пальцем в поднос.

Дымящееся рагу пахло настоящим мясом, специями, — В нашу команду. В нашу семью. И это, босс, – он ткнул пальцем в еду, потом – себе в грудь, – настоящее. Как этот хлеб. Как мясо. Как мы.

Дмитрий вновь вернулся в прошлое. Гулкий смех механика Грота в тесном машинном отсеке "Молнии" после победы над неисправностью гипердрайва. Запах пота и озона. Чья-то рука – шершавая, в масляных пятнах – суёт ему свой паёк: "Жри, босс, а то сдуешься!" Молчаливое напряжение на мостике в его первый боевой приказ – не страх, а доверие.

Юноша смотрел на мужчину. На широкое, открытое лицо. Освещённое теперь не только холодным светом голограммы, но и... внутренним теплом. От этих слов. Стальное кольцо напряжения, сжимавшее грудь, ослабло. Пальцы на рукояти пистолета разжались. Оружие глухо стукнуло о стол. Окончательно. Горечь в душе не исчезла. Но её остроту притупила волна... принадлежности. К чему-то настоящему.

Уголки губ дрогнули. Потом медленно. Почти неохотно. Поползли вверх. Улыбка. Не светлая. Усталая. Кривая. С горьковатой самоиронией. Как шрам, который тянется, когда пытаешься улыбнуться.

-Семья... – произнёс юноша, ещё хриплым голосом, но с прорезающими нотками старого колкого юмора, который знаком Кейлу.

Молодой человек фыркнул, кивнув на пистолет, лежащий на столе, — Которая рискует получить плазменный заряд в глотку... если постучать неправильно? – молодой человек издал сухую усмешку, — Прекрасная рекомендация для родственников, сержант.

Кейл громко хохотнул. Звук – грубый, раскатистый. Эхом отозвался в стерильном пространстве люкса. Поставил поднос с едой на единственный свободный угол стола. Отодвинул стопку кристаллических планшетов грубо, локтем. Аромат специй, настоящего мяса – густой, тёплый – вдруг перебил запах озона и кофе. Заполнил комнату. Сытостью. Жизнью.

-Лучшая, босс! Лучшая гарантия бдительности! – произнёс сержант, вытирая мнимую слезу умиления кулаком. Голос – весёлый, хриплый.

Мужчина толкнул тарелку с густым рагу и куском тёмного хлеба ближе к Дмитрию. Настоящий, с хрустящей корочкой, — А теперь жри. Пока горячее, — взгляд сержанта сразу стал жёстким, — А потом – горизонтально. На восемь часов. Указание ветерана.

В глазах Кейла была непререкаемая твёрдость. Но уже без тревоги. С уверенностью. В правильности.

Слова сержанта сделали своё. Свинцовая тяжесть усталости все ещё давила навеки. Но острая, сверлящая боль в висках – притупилась. Адреналин, гнавший кровь как бешеный реактор, успокоился. Сменился тяжёлой, но приятной истомой. Дмитрий вдохнул глубоко. Впервые за... бог знает сколько часов. Почувствовал не спёртость, а наполняющую грудь полноту. Он открыл глаза. Их стальной блеск смягчился усталостью. Но без прежней мути. Яснее

- Ладно, старый волк... – ответил тихим, хрипловатым голосом юноша, больше похожий на усталый выдох, — Ты победил. Восемь часов. Не меньше.

Повисла пауза. Словно молодой человек давал обещанию вес, глядя