Наследник двух Корон (СИ) - Марков-Бабкин Владимир

Да и не моё это — петушиться на всяких дуэлях. Дел и так полно.

* * *

Глава 4

Понедельник. Тяжелый день

* * *

КОРОЛЕВСТВО ПРУССИЯ. ПОТСДАМ. ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР. 7 января 1742 года.

— Canalia! Jour merde!

Больше ничего в тираде француза я не разобрал. Её заглушил пьяный смех Брюммера.

— Играем, шевалье?

Тот чертыхнулся, но из-за стола не встал. Играли в кости. Что за француз, я не знал и не интересовался. Как и он нами. Каждый ехал по своим делам, пил вино, шнапс или пиво, кушал местных курочек, и не только кушал, если вы понимаете о чём я. Это ж постоялый двор, тут кто угодно и куда угодно. Поесть, отдохнуть с дороги и перед дорогой. Если повезёт, то можно где-то комнату снять, но скорее койку в общих комнатах. Это если повезёт. А так, особенно к ночи, было немало тех, кто спал прямо в зале таверны, кто на лавке, кто, пьяно опустив голову на стол, а кто, завернувшись в какое-то своё одеяло, прямо на полу. Некоторые договаривались о месте на конюшне рядом с лошадьми, но это не очень приветствовалось, лошади — люди нервные, им тоже отдых нужен. А пьяные соседи, шатающиеся по конюшне, могли быть укушены или даже получить копытом. Ладно, мы-то устроились нормально.

Чая с кофе здесь, понятно, нет. И соки не водятся. Отхлёбываю пиво. Моча, конечно, но где тут возьмешь лучше? Где хвалёное немецкое пиво? Эх…

Но, жизнь течёт своим чередом.

Сидим. Поздний вечер.

Встали поздно. Пока Корф с Берхгольцем колесили по Берлину, я предавался воспоминаниям и приводил записки в порядок. Крамер с Румбергом и Бастианом готовились к завтрашнему отъезду. С Бастионом мы даже партийку в шахматы успели сыграть.

Николай Андреевич с Фридрихом Вильгельмовичем отбыли в Берлин к русскому послу фон Бракелю за требуемыми в дороге бумагами, и ещё более требуемыми деньгами. Дорога прожорлива. Текли деньги нещадно из кармана главы нашей экспедиции барона фон Корфа, но таяли и гольштинские деньги «хранимые» фон Брюммером. Вчера вырвал у этого жмота Отто целый мариенгрош и два пфеннига на вечер и мелкие расходы, дабы я не попал в скандал или конфуз. Личных денег из Киля у меня было крайне мало. Мне вообще мало давали денег в Киле. Подозреваю, что и любимая тётушка в Санкт-Петербурге тоже не будет щедрой. Нет, какие-то казённые деньги мне полагаться, наверняка, будут. Балы там какие официальные, по протоколу положенные, или экипаж на выезд. Ведь я тоже лицо Государыни в России и вовне. Но, деньги под строжайшим контролем ЕЁ или ЕЁ генерал-инспектора. И не дай Бог я придумаю потратить на всякое, с её точки зрения, непотребство, финансирование мне тут же обрежут и поставят в угол на горох голыми коленями. Шутка. Почти.

Где-то я читал в своём будущем, что уже жена Петруши Екатерина (Фике) даже запрашивала деньги для «игрушек» мужа из Лондона и Парижа. Или Берлина? Не помню. И не суть. Может в их разладе и не она виновата.В общем, денег нет и мне их будут давать точно так, как Брюммер — по жмене медяков на вечер. Корф вот мне и вовсе денег на руки не даёт, оплачивая необходимое сам.

Корф. Да, Корф. Барон и фон. Тридцать два года на благородном аристократическом лице. Личный слуга Её Величества. Умный. Хитрый. Коварный. Настоящий рубаха-парень. Прекрасный артист и лицедей. У него сто личин и никогда не знаешь, что у него на уме. Очень опасный человек. И очень располагающий к себе. Ему поручена моя охрана и доставка в Санкт-Петербург. И, уж, не знаю, меня ли он охраняет от окружающих, или охраняет, чтобы я не сбежал. Вернее всего — то и другое. Ему ОНА повелела доставить меня пред ЕЁ ясны очи. Причём не тушкой или чучелом. Если что со мной в дороге случится, то я Николаю Андреевичу не завидую. Другого наследника у Елисаветы Петровны нет. Дети, как ходят слухи, у неё водятся, но она же «девка», кто же их при живом Иване Третьем их признает? Без меня власть тётушки быстро кончится. Потому премьер-майор фон Корф убьет половину Польши и всех вокруг меня, сам погибнет, но меня в Санкт-Петербург доставит. Приказ есть приказ.

Умеет Елизавета находить и приближать хороших людей. И мне такие тоже нужны. Но, получить их мне будет очень непросто. Императрица мне не даст создать вокруг себя ядро возможного заговора против неё. Придётся исхитряться как-то. Осторожно.

А в целом день прошёл в сборах и спокойном ожидании. Возможно, лучший день за всё наше путешествие.

От грустных и благостных мыслей меня отвлёк очередной гневный крик француза. Шевалье решительно не везло в игре. Он там-что кричал, что Брюммер ведет нечестную игру и всё такое. Тот посмеивался, сгребая денежки со стола. Дело хорошее, нам пригодятся.

В общем, они что-то там повздорили, обменялись оскорблениями, и, пьяно пошатываясь выбрались из-за стола. Пошли во двор. Подозреваю что не проветриться.

Всем вокруг было всё равно. И мне тоже было всё равно. Эка невидаль. Здесь часто такое. При мне уже и Берхгольц «за честь» фехтовал, и Корф, и Брюммер. Я в дуэли не лез — не моего уровня фехтования забавы, да и мелкий ещё. А взрослые дяди пусть сами разбираются.

За Брюммера я не волновался. Фехтует он хорошо даже пьяный. Ну, а если и убьют, то туда ему и дорога — я его никогда не любил. Оставим здесь, пусть похоронят на местном кладбище, да и поедем себе дальше.

Пью пиво. Со двора слышен звон шпаг, взаимные оскорбления, улюлюканье и советы из собравшейся пьяной толпы. Я смотреть не пошёл. Мне и тут хорошо.

Послышались крики, хохот, там явно что-то происходило.

Забежал Бастиан:

— Граф, там Брюммер весь в крови!!!

Спокойно отпиваю пиво из кружки и вяло интересуюсь:

— Весь-весь?

— Хлещет!

Вот не было мне забот. Не было печали — черти накачали.

— Принеси быстро мой медицинский мешочек. И шнапс!

Бастиан убежал, а я отправился на место событий. Ну, что, у Брюммера неприятная сквозная рана левого плеча, крови много, но смертельного ничего. Шевалье проколол трицепс, сантиметров на десять правее и попал бы в сердце. Повезло. Даже крупные сосуды не задеты. Залатаю. Будет знать, как бухой лезть в поединок.

Оглядываюсь в поисках Бастиана. В поле зрения попадает шатающийся француз, которой держится за бок, опираясь на шпагу в ножнах. Я его не осматривал, но визуально крови не вижу. Жив, ну и черт с ним. Мне он не родственник. Идет себе в таверну и идет. Зеваки ржут. Разбираю что пересказывают как французу «отвесила пощёчину» лошадь. Да, такой подвиг случается здесь увидеть реже лужи крови.

Тут я получил искомое медицинское и мне стало вообще не до шевалье.

Промываю рану шнапсом. Лучше бы спиртом или перекисью водорода, но где ж взять. Можно и прижечь, но трицепс проткнут, а не рассечён и нет у меня нужного инструмента. Брюммер морщится и шипит:

— Карл… Шнапсу…

Киваю. Хорошо хоть герцогом не назвал.

Анестезия понадобится. Антибиотиков и местного наркоза у меня нет всё равно. Тот булькает флягой, а я начинаю накладывать швы. Стерильность, конечно, аллес, но я хотя бы знаю, что делаю, в отличие от медикусов (прости Господи) этого времени. Без курсов полевой медицины меня бы никто не выпустил ни в одну экспедицию, да и жена была ветеринаром. А Кузьмич вообще прозектором в институтском морге, часто меня приглашал вместе выпить водочки, а заодно «повышал мою квалификацию в полевой медицине» путем импровизированного анатомического театра. Да и в Киле в университете резать трупы и шить раны приходилось, как без этого. Так что, где, как и каким образом, я себе вполне представляю, и крови не боюсь. Может всё же прижечь? А умрет — мне только радость.