Огни Хафельберга - Ролдугина Софья Валерьевна

Вероятно, оттого, что день выдался пасмурный, хмурый, ощутимо похолодало, и даже воздух, кажется, пропитался влагой. Хотелось надеть толстый свитер с высоким горлом, засесть в каком-нибудь переполненном кафе в самом темном углу, закрыть глаза и слушать мысленный шепот города, согревая ладони на чашке с горячим шоколадом. К сожалению, шоколада не было, только мерзкий Шелтонов кофе, который кроме него самого и пить-то никто не мог.

«Фрау Грете, а вы не знаете, случайно, кто такой Герхард Штернберг?» — поинтересовался Шелтон, воспользовавшись паузой, и сделал знак Марцелю готовиться считывать. В прошлый раз это прокатило, но сейчас телепат обломался. Мысли Греты были заняты семейными проблемами Ульрики.

Штернберг? Хм…

Штернберги живут в доме у моста, кажется, а Герхард… Герхард… — рассеянно пробормотала она — кажется, он в полиции работает. А почему вы спрашиваете? — Дважды слышал вчера это имя, вот и заинтересовался. Дружелюбно улыбнулся Шелтон и встал из-за стола. — Благодарю за завтрак, фрау Грета. «Нам, пожалуй, пора приниматься за работу.

Для фотосъемки день, увы, не очень хороший, но мы хотя бы посмотрим архивные записи. Шванг, вы не закончили?» Сказано это было таким тоном, что Марцель, потянувшийся сделать еще один бутерброд, поспешно вскочил. «Ага, уже все, профессор, вот переоденусь только и спущусь, а то холодно что-то» и демонстративно похлопал себя по голым плечам. Фрау Гретта сочувственно цокнула языком, прищурилась и уохнула.

— Боже святый! Да у тебя же все руки в пластырях, а я и не заметила сослепу! Она торопливо достала из кармана платья очки в широкой пластиковой оправе и напялила их на нос. — Боже! — повторила изумленно. — Марцель, простите, что спрашиваю, но вы вчера к Бригитте не заглядывали?

Нет, — слегка пришибленно ответил Марцель, старательно отгоняя навязчивый поток мыслей. — Кошки, злобные твари, порвали мальчика-бедняжку симпатичного. Потравить бы их всех мышьяком. Вкусные блинчики у Бриты, конечно. Попробую рецепт. Зайти бы к ней, но кошки-кошки-кошки… Кошек фрау Гретта, похоже, боялась панически. — А что же тогда?

Шванг — неловкий юноша, книжный, я бы сказал, — спокойно вмешался Шелтон. Он явно получал удовольствие, развешивая лапшу по ушам старой женщины. Вчера у оврага он оступился и случайно свалился в ежевичник, но не волнуйтесь, сегодня я присмотрю за ним и на шаг его от себя не отпущу. И Марцелю достался преисполненный заботы взгляд. Ещё одна такая выходка, и царапины будут заживать месяц, Шванг.

Марцель сглотнул. О, да, Шелтон легко мог это обеспечить. Что, правда, так злиться на то, что я ночью сделал, или за то, что поцарапался из-за меня в ежевичнике, или за то, что я вообще за ульрики рванул. Для чужаков Шелтон выглядел доброжелательным, понимающим, заботливым, умным, ироничным, искренне заботящимся о непутевом спутнике, каким был на самом деле тайно за семью печатями.

Множество мысленных потоков накладывались друг на друга, и в итоге разум-стратега звучал гармоничным, но неразложимым на отдельные звуки шумом штормящего океана. Выцепить из этого массива отдельную эмоцию, чувство, проливающее свет на мотивацию, все равно, что найти оброненное в океанскую пучину золотое кольцо. То есть, можно, конечно, но удача нужна невероятная. Шванг.

«Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э».

Улыбка застыла как наклейное. — Я сегодня буду паинькой, профессор, обещаю. — Очень продуктивно поработаем, га… Гарантирую. Гретта смотрела на них обоих с умилением и не подозревала, что у Марцеля коленки подгибаются. Когда настало время выходить, начал накрапывать мелкий-мелкий дождик, больше похожий на водяную взвесь. Хаффельберг накрыла густым белым туманом, особенно плотным у реки.

От сырости одежда казалась тяжелее, сигареты подло гасли, кожа становилась влажной и холодной, как лягушки и постоянно хотелось кашлять. Марцель угрюмо шаркал по брусчатке, сунув руки в карманы и натянув горловину свитера по самые уши. Жизнерадостно желтые очки, специально выбранные, чтобы сделать мир более солнечным, сделали туман химически нездоровым, похожим на выхлоп аварийной станции из фильма ужасов. Брелок черепушка болтался на дужке и периодически чиркал по царапине на щеке.

Это раздражало ужасно, но без своих финтифлюшек Марцель чувствовал себя неуверенно, особенно после вчерашнего.

Тот псих, я его уже где-то слышал, жадное болезненное внимание, ненависть, город… Хаффельберг многоголосо.

Шелестел где-то на периферии восприятия, но прислушиваться к нему не хотелось.

Я боюсь, что не смогу услышать, или я боюсь, что услышу.

Шванг, стой, мы пришли. Полицейский участок располагался на практически лысом участке земли. Никаких буйных зарослей и одичалых садов, к которым Марцель уже привык в Хаффельберге. Только ровный желтоватый газон и чахлые цинии в пластиковом вазоне у двери. На стоянке две машины под навесом, побитый служебный минивэн и чья-то личная легковушка «Астрель» пижонского белого цвета. Само здание было двухэтажным, с огромными окнами, с горбатой крышей и высланной бордовой черепицей, с лаконично-синей табличкой «Полиция» на фасаде, словом, совершенно обычным по мнению Марцеля.

Намётанным взглядом он быстро выцепил крыло, отведённое под камеры, приземистую пристройку с глухими стенами. Вряд ли она хоть раз использовалась по назначению. Марцель на секунду замер у мемориального камня, Рихард Вебер трагически погиб при исполнении, тра-та-та, и поспешил за напарником, уже открывающим дверь полицейского участка.

Звякнули ветряные колокольчики. «Добрый день, есть здесь кто-нибудь?» Шелтон заглянул внутрь, но никого не обнаружил. Марцель хмыкнул. В здании определенно был человек, но принимать посетителей он не имел, ну, совершенно никакого желания. Его больше интересовал вопрос, как незаметно смыться с работы и накопать в лесу хорошей земли для пересадки какого-то чертового цветка.

«Жарко», — громко подумал Шелтон, — и с ним сложно было не согласиться. Кто-то поставил кондиционер на обогрев, на температуру градусов в 28, поэтому в помещении стояла страшная духота и влажность, то ли из-за погоды, то ли из-за целой армии комнатных растений, заполонивших всю левую половину комнаты.

Шутковатые монстеры с темными глянцевыми листьями, диффенбахии, цветущие калы, на стене две отдельные полки, отведенные под фиалки и под кактусы, папоротник, ярко-малиновые цикламены и, разумеется, фикус, ухоженный в здоровенной катке, приютившийся у самой стойки регистрации. Стены были бледно-розовыми, жалюзи коричневыми, кресла для посетителей мягкими. Всё похоже скорее на домашнее, чем на казённое. На стенде за стеклом вместо традиционного «Разыскивается» висело объявление о ярмарке на городской площади в следующие выходные.

За стойкой на стене висел приклеенный календарь с восточными драконами и большой плакат с улыбающимся полицейским в полном обмундировании и слоганом «Полиция саксонской зоны — лучшая полиция европейского конгломерата». — Добрый день, чем я могу помочь? Вы, наверное, туристы? — дружелюбно поинтересовался низкий мужской голос. Марцель инстинктивно потянулся навстречу мыслям незнакомца и вздрогнул, разом осознав три вещи.

Во-первых, младший офицер Герхард Штернберг, а это был именно он, сумел подойти совершенно незаметно, даже для Шелтона. Во-вторых, входя в комнату, Герхард еще не знал, кто его ждет, и думал исключительно о пересадке Диффенбахии переростка. Но одного взгляда ему хватило, чтобы проанализировать курсирующие по городу слухи и сопоставить их с визитерами. И, задавая вопрос, он уже знал, кто перед ним, вспомнил и имена, и цель прибытия в Хаффельберг, частью мнимую, из легенды, а не настоящую.

Да и откуда бы ему знать о настоящих целях? В третьих, и в главных, Герхард Штернберг был стратегом. Хреновеньким, всего-то с двумя параллельными потоками мышления, похожими на чахлые рукава унылой равнинной речушки. Но все же сейчас, на расстоянии нескольких метров, Марцель отчетливо чувствовал легкую водяную прохладу, исходящую от чужого разума.