Левиафан - Эндрюс Хелен-Роуз

Я перевел взгляд на Мэйнона, пытаясь угадать, чего хочет от меня судья, но тот сидел, расслабленно откинувшись на спинку стула, так что лицо его оказалось в тени, а руки лежали на коленях.

Я покосился на хозяина дома. Тарелка Хаксли была почти пуста, десерт вызвал у него не больше воодушевления, чем все остальные блюда. Интересно, что кроется за этими столь противоречивыми манерами: богач, который ест скудно, как нищий, но его гостям подают изысканные сладости, как в королевском дворце. Он живет в великолепном доме, который может поспорить с особняками знаменитых аристократов, чью роскошь осуждает его пуританская вера, но при этом ходит в обносках.

Я вспомнил Генри, в котором нет ни капли лжи, его лицо с одинаковой искренностью озаряется радостью или искажается от страха. У меня и в мыслях не было брать на себя ответственность за беспомощного мальчика-сироту. А если бы подобная мысль и закралась, я, скорее всего, поспешил бы прогнать ее. Более того, я прекрасно знал, на чьей стороне мне следует быть — на стороне таких людей, как Хаксли и Мэйнон, потому что в их власти раздавать должности и награждать привилегиями, которые помогут нам с сестрой занять соответствующее положение в обществе.

И наконец я позволил образу Криссы Мур всплыть в моей памяти — образу, от которого я бежал все это время. Приторная сладость засахаренного фрукта, все еще остававшаяся у меня на языке, показалась блеклой по сравнению с тягучей глубиной ее голоса и манящей темнотой глаз. Я покраснел и вновь отмахнулся от воспоминания.

Вместо этого я постарался припомнить голос отца и его тон — спокойный и рассудительный, — который был мне знаком с самого детства.

И я заговорил, подражая отцу:

— Это правда, сэр. Я взял мальчика в наш дом.

Хаксли уловил перемену в моем настроении, и его голос стал жестче:

— И по какой же причине? У вас ведь нет никаких обязательств перед нищим мальчишкой, не так ли, мистер Тредуотер?

Я ответил неспешно, тщательно подбирая слова:

— Совершенно верно, сэр, у меня нет никаких обязательств перед ним. Правильнее было бы сказать — это он обязан мне, поскольку живет в моем доме и находится под моей защитой.

Ответ привел Хаксли в замешательство.

— Молодой человек, мальчик всего лишь слуга в вашем доме. — Глаза его сузились, и он подался вперед. — А его сестра стала причиной смерти вашего отца. Несомненно, для вас должно быть делом чести сделать все возможное, чтобы она предстала перед судом. Если не ради торжества справедливости, то, по крайней мере, ради доброго имени мистера Ричарда Тредуотера.

— Совершенно верно, — медленно произнес я, с трудом сдерживая гнев. — Я связан обещанием и не нарушу его, ради доброго имени моего отца!

Сидевший напротив меня Мэйнон коротко хохотнул. Его смех несколько разрядил напряженную атмосферу в столовой.

— Ну, что я тебе говорил, Вельмут! У тебя больше шансов научиться летать, чем убедить этого молодого человека отказаться от данного слова. Это как раз то качество в тебе, Том, которым я всегда восхищался! — Судья пригубил вино. — Верность и честность! — И он снова рассмеялся.

Однако Хаксли был настроен менее жизнерадостно.

— А вы понимаете, что у судьи есть право отправить констебля к вам на ферму и просто-напросто забрать мальчишку силой? — процедил он, опустив, впрочем, главное: «если я прикажу ему».

Я пожал плечами:

— Мировой судья имеет полное право арестовать мальчика по законному обвинению. А такового, насколько я понимаю, нет.

Хаксли медленно отвел взгляд. Казалось, воздух в комнате раскалился до предела.

Мэйнон снова вмешался, чтобы не допустить взрыва:

— А ведь парень совершенно прав. Полномочия мирового судьи не безграничны. Однако, как гласит пословица, не мытьем, так катаньем. Ну же, Вельмут, мы найдем способ, как решить нашу проблему. Теперь позволь отдать должное твоему великолепному десерту и, если не возражаешь, скажи, где находится моя комната. Я отправлюсь спать. Надеюсь, мне приснятся более соблазнительные вещи, чем ведьмы. Утром мы еще раз все обсудим.

Позже, когда мы поднимались по лестнице вслед за слугой, который шествовал впереди с канделябром, провожая нас в спальни, Мэйнон обернулся ко мне и едва слышно шепнул:

— Надеюсь, ты понимаешь, что, если мы не найдем другого способа утихомирить Хаксли и его приятелей, девушку придется подвергнуть пыткам?

Я молча кивнул.

Глава 15

Тяжелые, набухшие снегом тучи потянулись с востока. Первые крупные хлопья начали падать, когда мы с Мэйноном расстались на дороге. Судья, если и был опечален событиями минувшего вечера, не показывал виду. Он с обычной своей сердечностью попрощался и горячо пожал мне руку.

— Жду тебя сегодня после обеда, — напомнил он. — Нам предстоит непростая работенка — заставить молчунью заговорить.

Было тихое зимнее утро, холодало, но я не спешил, пустив Бена легкой рысцой. Резные, словно кружево, снежинки танцевали в воздухе; казалось, мир был окутан прозрачной вуалью. Снежная круговерть напомнила мне о прежних днях и о другом снегопаде, густом и тяжелом, когда мы с Эстер сидели в повозке, закутанные в теплые плащи, а отец вез нас в церковь на воскресную службу. Иногда мы просили сделать небольшую остановку, и он — в те времена церковное рвение еще не захватило его, заставляя хмуриться и ворчать, что не следует задерживаться на пути к Богу, — соглашался остановиться на обочине. Мои пальцы успевали посинеть от холода, прежде чем нам с сестрой надоедало забрасывать друг друга снежками, и тогда мы начинали лепить кособокого снеговика с непомерно большой уродливой головой.

Я гнал от себя мысль о предстоящей «работенке», слишком хорошо представляя, что именно они станут делать: Криссу Мур выволокут из камеры и заставят ходить босиком по заиндевелой траве, ее будут гонять до тех пор, пока она не рухнет без сил. А когда это случится, упавшую начнут стегать плеткой и швырять в нее комьями грязи, или что там еще держат наготове зеваки. Они вынудят несчастную подняться, и все начнется сначала. И так, пока она не заговорит. Бесспорно, это суровый метод дознания, и все же он считается менее жестоким, чем пытка на позорном стуле[37], с помощью которой гораздо быстрее удается добиться нужного результата.

Мои мысли обратились к Резерфорду. Несомненно, в сегодняшней экзекуции ему отведена одна из главных ролей. Но почему охотник за ведьмами не явился к Хаксли? Я невольно усмехнулся: вероятно, Джону уже приходилось бывать у него на званых обедах, и он прекрасно знает, что в этом доме гости ложатся спать полуголодными. И все же поступок Резерфорда представляет его не в очень хорошем свете. Я решил поговорить с будущим зятем, хотя бы для того, чтобы укрепить наши семейные связи, которые в скором времени станут реальностью: нельзя, чтобы промахи Резерфорда отражались на репутации Эстер.

Я был удивлен, когда, подъезжая к дому, не увидел ни дыма, поднимающегося из трубы, ни огней в окнах. У начала тропинки, ведущей к воротам, Бен вдруг заржал и остановился. Мне пришлось подбодрить его шпорами, но даже после этого конь продолжал приплясывать, храпеть и не желал трогаться с места.

— Ну же, мальчик, давай, — бормотал я. — Не до фокусов теперь — слишком холодно.

Наконец, успокоенный звуком моего голоса, Бен согласился двигаться дальше. Я вновь обратил внимание на темные окна, а когда мы подъехали ближе, заметил, что они распахнуты настежь. Первая моя мысль была о грабителях — теперь, во время войны, по дорогам шатается немало разного сброда.

— Проклятье, — прошипел я, мысленно ругая себя за то, что вообще решился уехать из дома.

Но какому злоумышленнику вздумалось бы проветривать комнаты? Вор забрался бы в дом, прихватил все ценное — впрочем, у нас ему мало чем удалось бы поживиться — и был таков. Я чувствовал себя глупо, когда, спешившись, взялся за рукоятку шпаги и направился к крыльцу. И все же, переступив порог, я держал оружие наготове.