Наследник двух Корон (СИ) - Марков-Бабкин Владимир

Пора высылать парламентёров.

* * *

КОРОЛЕВСТВО ШВЕЦИЯ. ОКРЕСТНОСТИ ГЕЛЬСИНГФОРСА. ЛАГЕРЬ КИРАССИРСКОГО ПОЛКА. 23 августа (3 сентября) 1742 года.

" Где спрятать лист? — В лесу.

А труп? — На поле боя'

(Музыка народная).

Шёл дождь. Иногда с громом. Плохо хоронить в такую погоду. И ямы не выкопаешь толком и не захоронишь. Потому пока воздержусь и задержусь на этом свете. Не хочу в грязи лежать. Мокро там.

Я поморщился от прикосновения пальцев присланного Ласси доктора — Ивана Яковлевича (Иоанна Якоба) Лерхе. Что делать, рану надо обработать. Спиртом. Винным. Медицинского ещё не изобрели. От прижигания я категорически отказался. Да и рана поверхностная: кожа и верхний слой мышцы. «Мясо»-то и кровит. Плохо что похоже надлопаточный нерв ушиб. Саднит мерзко.

Я велел доктору оставить в покое все свои мази и примочки, а мазать тем, что я изготовил собственноручно и привёз с собой. Знаю я их рецепты, не дай Бог испытать сие на себе. Проще сдохнуть без мучений.

Доктор сначала упирался, но услышав про моё профильное образование в Кильском университете успокоился, даже нехотя руки с мылом и спиртом помыл. Особенно под ногтями.И теперь, вымытый, развлекал меня сплетнями обо мне.

— Вы в лагере сегодня настоящий герой, Ваше Высочество. Только о вас и говорят. Слухи самые дичайшие, правду сказать. Мол, вы услышали шум отряда противника, проникшего в лагерь, чтобы всех убить. Решительно выскочили со шпагой и этой вашей саблей. Бились с целым десятком противников в одиночку, и пока не подоспела подмога, лично убили пятерых или троих, но троих — это уж точно! Крича, подняли тревогу, когда вам подло нанесли удар в спину. Рана была смертельна, но немало тех, кто утверждает, что лично видел Архистратига Михаила, который спустился с небес и уберег вас от смерти…

Хмыкаю. Да, уж. «Музыка народная».

Накололи народу с обеих сторон немало. Пойди проверь, кто из них от моих рук…

Где найти лишний труп? На поле боя. Вот и нечего их жалеть!

Мазь вмазана. Холстиной, что тот революционный матрос пулемётными летами, обмотан. Даже голова повязана. Там ничего особо страшного: шишка да ссадина. Но Лерхе был неумолим.

Надо!

Ну, и хрен с ним.

До свадьбы заживёт. Столбняка бы только не было.

Как там моя (надеюсь) Лина в своём Страсбурге? Надо хоть весточку послать, мол, жив-здоров, надеюсь на личную встречу. Последнее, впрочем, рано. Да и перлюстрируют, думаю, наши письма.

Доктор осмотрел меня и удовлетворённо кивнул:

— Я вам повязки к вечеру сниму и посмотрю, что там и как. Потом вновь намажу и перебинтую. Но, воля ваша, Ваше Высочество, если ваши мази не будут помогать, я буду мазать своими. Мне из-за вас неприятности не нужны.

— Всё будет нормально, коллега. Ваши рекомендации?

Лерхе деловито собирал своё медицинское барахло и лишь пожал плечами.

— Коллега, вы и сами всё знаете. Спокойствие. Свежий воздух. Спину не напрягайте. Что я ещё могу сказать? Батист постараюсь найти, утюг тоже. Шелка же простите — нет.

Киваю.

— Благодарю вас, коллега. Так и поступлю. Но, там дождь.

— Ничего, сырой воздух дождя полезен. Накидку наденьте.

Доктор осторожно вывел меня из палатки и тут началось…

Было ощущение, что я попал на предвыборный митинг со мной в главной роли.

— Виват! Виват! — со всех сторон.

Кирасиры (и не только) бродили вокруг палатки или кучковались под навесами. Ждали новостей обо мне. А тут я такой красивый. Здрасьте. Да ещё и с перебинтованной головой…

Чуть не раздавивший меня фон Брюммер, кричал «Виват!», кажется, громче всех. Он тоже теперь числился героем. Оттого и пьяный, ибо наливали через одного за моё выздоровление. Но, героической повязки ему не досталось. Так что смотрелся бледно.

И сам был каким-то бледным. И глазки суетливые. Никогда не было таких. Думает, что «не уследил» или жалко, что своих шведов положил? Скорее первое. Взгляд сильно преданный.

* * *

КОРОЛЕВСТВО ШВЕЦИЯ. ОКРЕСТНОСТИ ГЕЛЬСИНГФОРСА. ЛАГЕРЬ КИРАССИРСКОГО ПОЛКА. 23 августа (3 сентября) 1742 года.

— Ваше Высочество, что ж вы так опрометчиво! Зачем же вы вышли из палатки?

Брюммер выражал озабоченность.

Я лежал на боку, стараясь не нагружать рану. Хмыкаю:

— А что мне оставалось делать? Вы меня покинули по каким-то своим делам, а факел часового горит, лёжа на земле, что, согласитесь, выглядит странно. И, потом, вы сами преподавали мне, если предстоит бой на шпагах, то полагайтесь на две основные вещи — на свои ноги и на место вокруг вас. В палатке было тесно.

Нет, никаких обвинений в его адрес напрямую не прозвучало, но…

В общем, настроение у него сразу поникло.

Не знаю, к чему бы пришла наша «дискуссия», но тут в палатку вбежал кирасир:

— Ваше Королевское Высочество! Фельдмаршал граф Ласси приглашает вас принять участие в переговорах о сдаче крепости.

Удивлённо смотрю на офицера.

— А я им там зачем?

— Э-э-э, Ваше Высочество, шведы и финны не верят, что вы живы.

Опять я буду красивый попка-дурак. Или попка-дурка?

— И что они там?

— Торгуются об условиях, Ваше Высочество! Граф Ласси просил вас прибыть для определённых гарантий договоренностям.

Господи, за что мне это всё?

— Что ж, извольте. Но, верхом я не поеду. Доктор запретил.

Кирасир закивал:

— Понимаем. Повозка с тентом уже у палатки!

Киваю.

— Хорошо. Брюммер со мной. И дайте охрану.

— Уже дюжина кирасир ожидает у возка!

* * *

КОРОЛЕВСТВО ШВЕЦИЯ. ОКРЕСТНОСТИ ГЕЛЬСИНГФОРСА. ПАЛАТКА ГЕНЕРАЛА-ФЕЛЬМАРШАЛА ЛАССИ. 23 августа (3 сентября) 1742 года.

Вот и ещё одна война подходит к решительной точке. Петру Петровичу Ласси трудно было представить иной исход — он не проигрывал ещё ни одной кампании. Кроме первой, на родине, когда он молодым лейтенантом испил горечь поражения со всеми якобитами. Теперь этот напиток заготовлен для генерала Левенгаупта.

Утро было полно волнений. Его подняли сообщением что шведы напали на палатку герцога Гольштейн-Готторпа, и сам юный герцог погиб. Погиб как мужчина — с оружием в руках. Мальчишка! Шведы явно не шли его убивать. Но могли бы Ласси или дед Петера поступить в такой ситуации иначе?

Нет. Не мог!

Фельдмаршал опасался за свою участь после смерти «единственного наследника». Но он уже восхищался этим смелым мальчишкой. Как тот был похож на своего деда!

Впрочем, почему был? Через четверть часа после напугавшего всех сообщения прилетел другой вестовой от кирасир, с известием что жив голштинец. Ранен только. Граф Ласси сразу же послал туда лучшего фельд-хирурга.

Вроде всё обошлось. Но этого явно не знали шведы. Их парламентёры через два часа прискакали сообщить что согласны со всеми его, русского генерал-фельдмаршала Ласси, условиями. Но условия успели измениться. Такую выходку нельзя было прощать. Граф понимал, что жизнь этого венценосного парнишки его маршальской головы стоит.

Потому от шведов сверх вчерашнего потребовали разоружить и фузилеров, а кого-то из генералов оставить в заложниках. Шведы правда сразу не поверили, что Карл Петер Ульрих жив. Но Левенгаупт ещё через час прислал гонца извещая, что, если им предъявят живого Герцога Гольштейн-Готторпского он лично через час подпишет все условия. Пришлось слать за раненым мальчишкой.

Шведы уже прибыли. С генералом Левенгауптом рядом стоит его заместитель фон Будденброк. Волнуется. Его вроде оставят заложником.

На улице шум и оживление.

— Ваше Высокопревосходительство, — шепчет вошедший адъютант, — Герцог Гольштинский прибыли.

— Ликуют? — улыбаясь спрашивает Ласси.

— Так точно-с, и наши и шведы, — отвечают ему уже громче.

Ну пусть радуются.

Карл Эмиль Левенгаупт что-то помрачнел. Видно, перевели ему слова русского адъютанта. Будденброк же приосанился, будто это его победа.