Левиафан - Эндрюс Хелен-Роуз

Я опустил письмо и попытался представить эту сцену: ребенок, один, на тонущем корабле в компании мертвецов, дышащий воздухом, отравленным смертью и разложением, и в таком холоде, который мог запросто убить малыша. Как он выжил? Кем была его мать и что с ней случилось?

Далеко не на все мои вопросы нашлись ответы в письме. Но я продолжил читать. А еще десять минут спустя, оторвавшись от бумаг, я перевел дух и помассировал пальцами уставшие глаза. Невероятная история. Свидетельство безумия. Трудно поверить, что отец счел необходимым записать ее да еще потрудился заверить своей подписью и подписью Джона Мильтона.

Я вновь вернулся к тому месту, где рассказ стал… поистине фантастическим. Может, следует перечитать еще раз, повнимательнее?

Он потянулся ко мне всем телом. Доски под ногами ходили ходуном, нужно было как можно скорее выбираться отсюда. Но я не мог бросить это крошечное существо. Я рванулся вперед и выхватил его из корзины. Ручки младенца сомкнулись на моей шее, а маленькие пальчики впились в кожу. Ребенок не плакал, он просто цеплялся за меня, как рыбка-прилипала.

Корабль шел на дно.

Нас снова качнуло, как будто что-то большое налетело на судно и ударило в правый борт, затем раздался скрежет — казалось, по днищу провели огромным резцом — и оглушительный треск. Я едва не упал, но успел ухватиться одной рукой за дверной косяк, а другой покрепче прижать ребенка к груди. Мы с боцманом бросились наверх. Выбежав на палубу, я увидел, что там творится нас тоящая паника. Корабль снова качнуло, он еще сильнее завалился на бок, люди падали и скользили по доскам. Боцман выхватил кремневое ружье и прицелился во что-то. находящееся за бортом. Последовал еще один толчок. Боцман чудом устоял на ногах, схватившись за фок-мачту, но выронил ружье, и оно укатилось в сторону.

Моряки вокруг сыпали проклятиями и цеплялись кто за что мог. Держась за фальшборт, я продвигался к тому месту, где осталась висеть сооруженная нами веревочная лестница. Понимая, что не смогу одолеть ее с ребенком на руках, я расстегнул куртку, положил младенца за пазуху и потуже затянул пояс.

Тут я заметил моего рыжеволосого приятеля. Бедняга случайно выпустил канат, за который держался, и с воплем «помогите!» покатился по накренившейся палубе. Владелец «Гульдена», крепко обнимавший грот-мачту обеими руками, вполне мог бы дотянуться до парня и схватить его, но не сделал этого. Проводив мальчишку взглядом, он и боцман, все еще стоявший возле фока, отлепились от мачт и тоже поползли к лестнице. Я прибавил ходу, не собираясь отставать от них.

Именно тогда я увидел монстра. Его тело поднималось над водой футов на двадцать, а гигантская голова нависала над правым бортом. Она походила на голову гремучей змеи с приплюснутым, похожим на лошадиный храп носом, но только гораздо более массивным. Позади головы топорщилась густая иссиня-черная грива. Большая часть туловища была зеленой, но с одного бока виднелись лилово-красные пятна — след от удара о корпус судна, шершавую кожу покрывали известковые наросты. Я не осмелился взглянуть в глаза чудовищу. Оно повело головой, разинуло пасть и нацелилось на одну из мачт. Я не сумел сдержать крик, и мне не стыдно признаться в этом. Застыв от ужаса, я наблюдал, как левиафан, всплывший из морских пучин, вздымает свое мускулистое тело над полубаком. Когда он обрушился на судно, удар был такой невероятной силы, что меня подбросило в воздух, я перелетел через ограждение и вместе с младенцем, который все еще цеплялся за меня под курткой, рухнул в воду и ушел в глубину.

Обжигающий холод едва не добил меня. Это сейчас я превратился в дряблого старика, почти умирающего от голода, который последние месяцы пытается выжить и сохранить жизнь спасенному им ребенку. А в то время я был полон сил. Не знаю, каким образом, но мне удалось вынырнуть, доплыть до лодки и забраться в нее. Младенец наглотался морской воды. Я тряс и шлепал его до тех пор, пока он не зашелся в плаче. Рядом с лодкой бултыхался в волнах толстяк немец. Я подал ему руку и втащил в лодку. Когда корабль потряс новый сокрушительный удар, мы взялись за весла. Мы гребли и гребли, удаляясь от места трагедии, но не в силах отвести глаз от гибнущего судна. Мы молчали, потому что слов у нас не было.

Тело левиафана обвило полубак тугим кольцом и продолжило наползать, охватывая корабль все новыми и новыми витками и понемногу сжимая мышцы. Раздался оглушительный треск — чудовище раскололо посудину, как ореховую скорлупку. Трудно было определить на глаз, каковы размеры морского зверя. Часть зеленого тела была видна над поверхностью, но сколько еще скрывалось под водой, я не знал. Круша судно, чудовище издавало поистине дьявольские вопли. Ничего подобного мне слышать не приходилось. И, надеюсь, никогда больше не придется. Корабль развалился пополам. Половина, вокруг которой обвивалось тело левиафана, ушла под воду вместе с ним, оставшаяся половина начала медленно погружаться и вскоре тоже исчезла в волнах.

Девочка, спрятанная у меня за пазухой, больше не плакала.

Голова раскалывалась. Я снова взглянул на подписи внизу страницы. Увидел имя отца и моего старого учителя. Боль стала невыносимой.

Левиафан. Кораблекрушение. Найденыш. Что это — нагромождение чудовищной лжи или нечто большее? Зачем отец вообще записал эту историю, не говоря уж о том, что хранил письмо столько лет?

1627 год. Самому свидетельству — если не событиям, в реальность которых я не мог поверить, — было шестнадцать лет. Девочка?

Девочка, спрятанная у меня за пазухой, больше не плакала…

Эстер было чуть меньше шестнадцати.

Зато загадок стало еще больше. Письмо отца только прибавило вопросов. О, как бы мне хотелось, чтобы отец сейчас оказался рядом. Хотя бы на несколько мгновений, чтобы осветить темные закоулки прошлого. Но паромщик никогда не сворачивает со своего пути, а мир никогда не поворачивает вспять. Мы остаемся один на один с его тайнами.

Паромщик! Ну конечно, вот он, путь к разгадке! В этом мире, где все перевернуто вверх тормашками, еще остался человек, которому я могу задавать вопросы и у которого нет ни малейшего желания давать мне ответы.

Джон Мильтон!

Глава 20

— Что ты помнишь из своего детства? — спросил я.

Я больше не привязывал Эстер к креслу. Веревка оставляла красные полосы на ее нежной коже, превращавшиеся затем в лиловые кровоподтеки. Видеть это было выше моих сил. Хотя самой Эстер, похоже, без разницы, связана она или нет. Вероятно, для существа, завладевшего ее сознанием, любые узы — сущие пустяки.

Глаза Эстер были закрыты, она не подавала виду, что слышала мой вопрос. Лучи предзакатного солнца освещали ее лицо, подкрашивая щеки розоватым светом. Виду Эстер был свежий, словно после хорошего, здорового сна. Я же, напротив, чувствовал себя усталым и разбитым. Порой мне казалось, что я вовсе не сплю, а порой, что все происходящее — один дурной сон. Вот я открою глаза и обнаружу себя в лагере накануне сражения при Ньюбери. Впереди меня ждет кошмар кровавой битвы, но, по крайней мере, я знаю, кто мой враг, и могу с ним сражаться.

— У меня сохранились смутные воспоминания о нашем детстве, — продолжил я. — Помню тебя девочкой пяти-шести лет, а вот младенцем — нет. А ты помнишь что-нибудь о себе, что могло бы показаться… необычным?

Бесполезно. Разговаривать с ней — все равно что пытаться достучаться до мраморной статуи. Любые вопросы, обращенные к самой Эстер, а не к поселившемуся в ней существу, оставались без ответа.

Но разговаривать с этим я не желал. Его слова были сплошной ложью. Его речи звучали как проклятие. Разбудить монстра означало заранее проиграть.

Я окинул мысленным взором прошедший день. Утром я проснулся с ощущением невыполненного дела, которое нельзя больше откладывать. Покончив с обычной работой на ферме, я оседлал Бена, попрощался с Мэри и Генри, выехал за ворота и свернул на восток, туда, где за деревьями поблескивало зимнее солнце. Путешествие через поля по схваченной морозом земле приносило покой и умиротворение. Над головой кружила парочка ястребов, а между изгородями мелькали хвосты удирающих зайцев. В блекло-голубом небе висели редкие неподвижные облака.