Цитадель звездных властелинов - Эдмонд Мур Гамильтон
На экране снова появился подтянутый оператор связи, обладатель официозного голоса.
— СТ-6, — сказал он. — СТ-6, вас вызывает номер 1. Номер 1 вызывает штабс-капитана Макверна.
Макверн шагнул вперед, в зону приема.
— Капитан Макверн слушает.
— Будьте готовы, сэр. Коммандер Варсек готов поговорить с вами.
Макверн казался совершенно спокойным. Губы Бринны были плотно сжаты, а глаза прищурены. Уайетт попытался было что-то спросить, но она яростно покачала головой, и он замолчал. Весь мостик молча ждал, как будто на него вот- вот должно было явиться некое высшее существо. Оператор исчез с экрана, и тот мгновение или два оставался пустым, а затем снова засветился, и на нем появился коммандер Варсек. Он кивнул Мак- верну, который отдал ему честь.
Варсек сидел за большим столом, заваленным схемами, бумагами, катушками с микрофильмами, парой телевизоров и различными средствами связи. В отличие от его безупречно одетого оператора и от всех остальных уриксианцев, которых Уайетт до сих пор видел, командующий флотом выглядел менее официально: его форменная рубашка была расстегнута, рукава закатаны, и выглядела она так, словно он копал в ней канавы. Он производил впечатление человека, чрезвычайно погруженного в работу, из тех, кто спит по два часа в сутки, пьет кофе с возбуждающими лекарствами, и благодаря этому процветает, что автоматически заставляет всех остальных чувствовать себя ленивыми неряхами. У Уайетта он вызвал лишь легкое раздражение. Именно лицо Варсека и то, что оно выражало, заставило Дункана почувствовать, что он действительно может возненавидеть этого инопланетянина.
Варсек был крупным худощавым мужчиной, и лицо у него тоже было большим, худым и костлявым: в нем было ни мягкости, ни теплоты, ни дружелюбия. Он улыбнулся, но эта улыбка была фальшивой. Уайетт подумал, что все остальное в нем тоже было ложью или, по крайней мере, намеренной позой. Правдивыми были только его глаза. Они посмотрели на Макверна, затем на Бринну, а затем довольно долго изучали самого Уайетта, и их взгляд был хищным и голодным, холодным и жестоким, хотя и в высшей степени умным, и демонстрирующим обескураживающий разум, способный справиться практически с чем угодно.
— Это ваш пленник, не так ли? — уточнил он. — Хорошо. Он выглядит умнее всех, кого я когда-либо видел. — Затем коммандер снова переключил внимание на Макверна. — Я послал за вами скиммер. И за вами тоже, Бринна.
— Мы собирались доложить флагману, — ответил Макверн бесстрастным голосом. Пожалуй, даже чересчур бесстрастным.
— Это важно, Макверн. Не могу дождаться, — добавил Варсек. — У меня на борту Лоран, и он очень плох, я бы сказал, близок к смерти. И я хочу, чтобы вы с Бринной были здесь. — Его взгляд снова метнулся к Уайетту. — И нового пленника возьмите с собой. Это может помочь ему лучше нас понять.
— Да, сэр, — кивнул Макверн.
Варсек кивнул в ответ, и экран погас.
— Скиммер заходит в шлюз, сэр, — подал голос кто-то из команды.
Макверн оглянулся на Бринну. Его лицо было абсолютно белым. Как и ее. Оба были бледны, испуганны и очень злы.
— Кто такой Лоран? — спросил Уайетт.
— Один из наших младших офицеров, — пояснил Макверн слишком тихим голосом. — Пошли, мы не должны заставлять их ждать.
Они втроем покинули мостик и направились не вниз, где находился главный пусковой отсек, а на корму, к небольшому шлюзу.
— Можете объяснить мне, что происходит? — спросил Уайетт по дороге.
— Ради твоего же блага — нет, — проворчал Макверн.
Они сели в скиммер, и пилот направил его в шлюз. Все трое сидели неподвижно и молча, словно собирались на поминки. Дункану пришла в голову мысль, что он вот-вот узнает, какие силы действуют здесь за кулисами. Ему отчаянно нужно было это знать. Он был готов продать или обмануть кого угодно, включая самого себя, чтобы вовремя отправить предупреждение на Землю, но прежде чем он смог бы это сделать, ему нужно было знать, кто здесь покупает, что можно продать и за какую цену.
Скиммер быстро пролетел мимо рядов других кораблей с тускло поблескивающими корпусами, потемневшими от воздействия тысяч разных атмосфер, изъеденных космической пылью за время дрейфа через половину Галактики. Черная громада флагмана маячила впереди, заслоняя звезды. Скиммер втянуло внутрь него, и минуту спустя, когда Дункан и двое его похитителей стояли вплотную друг к другу у подножия лестницы, Макверн прошептал по-английски:
— Это будет не очень приятно. Не вмешивайся ни во что, ясно? Что бы ты ни увидел!
Глава V
ЭТОТ ЧЕЛОВЕК ЯВНО был в очень плохом состоянии. Скорее всего, он умирал, причем умирал мучительно, страдая от спазмов, от каких-то внутренних повреждений, а не от естественных причин. Выглядел несчастный довольно молодо — старше Бринны, но моложе Макверна Он был привязан к чему-то вроде плоской люльки, сделанной из пластиковой сетки и подвешенной в круглом углублении в полу, не очень глубоком.
Над ним висел двойной ряд прозрачных стержней, нижние концы которых были попарно плотно прижаты друг к другу, а верхние расходились в разные стороны, образуя буквы V. Они почти соприкасались с его телом, но все-таки немного не доставали до него, и от них отходили провода, скрывающиеся в полу рядом с углублением по обе стороны от него. Время от времени, в ответ на сигнал, на двойные стержни подавался ток, и по ним пробегало голубоватое мерцание, а человек под ними корчился и рыдал в отвратительной гротескной агонии.
Сигналы подавал Варсек. Он сидел на скамье над углублением, откуда ему было удобно смотреть в лицо Лорана, разговаривая с ним. Вокруг люльки стояло еще несколько сидений, и Уайетт сел на одно из них. Так же поступили Макверн, Бринна и несколько других, незнакомых Дункану офицеров. Углубление было расположено в центре довольно маленькой комнаты со звуконепроницаемыми стенами и единственной дверью, очень толстой и запирающейся изнутри на замок. Сама же комната находилась глубоко в самых потайных недрах флагмана.
Пока стеклянные трубки были неактивны. Лоран мотал головой из стороны в сторону и стонал. Он прикусил губы и язык, и из носа у него текла тонкая струйка крови. Варсек наблюдал за ним. В комнате не было слышно ни звука, кроме стонов умирающего. Никто даже не шевелился и не встречался ни с кем взглядом. Никто не произносил ни слова. Казалось, над люлькой
