Все мои птицы - К. А. Терина
– У вас тоже два университетских образования? Вы очень складно говорите.
– Что вы. Я всего лишь музыкант. Скромный пианист. И немного попугай. Мой брат говорил складно и складно писал мне письма, а я только повторяю. Кажется, в этом моё предназначение: повторять – чужие мелодии и чужие слова. Но я обещал историю про кита. Здесь я тоже поведу себя как попугай: история не моя.
Вы, конечно, читали «Моби Дика»? Великая книга. Мой брат очень её любил. И разумеется, у него была теория. Видите ли, у Яцека на любой счёт имелась теория. Когда говорят, что человек всюду ищет закономерности, то это про моего брата.
У чукчей есть такое понятие: тэрыкы, оборотень. Обычно так говорят о человеке, которого забрала тундра. Такой человек дичает и теряет себя.
Вообразите себе человека-кита, который потерял свою человеческую составляющую. Не станет ли он тогда тэрыкы? И если так, не назовут ли его Моби Диком?
– А ваш брат, значит, был Ахавом?
Кшиштоф задумался, опустив подбородок на грудь.
– Пожалуй, нет. Я бы сказал – его противоположностью. Знаете, почему обезумел от горя тот мальчик, убивший белого кита? Дело не в том, что он убил брата. Это понятный человеческий мотив, и люди практикуют подобное ежедневно. Но как родные люди, отдаляясь от нас, теряя материальность и форму, приобретают идеальные черты, так и герои наших легенд со временем становятся богами. Видите ли, людям очень нужны боги. Это, как у вас принято говорить, фундамент их морального компаса. Бог – не обязательно бесплотный бородатый старик на небесах. Не обязательно – юноша на кресте. Иногда бог – это человек из плоти и крови, которого ты назначил своим судьёй. А иногда – огромный белый кит. Вот что стало с этим мальчиком. Он убил своего бога.
Кшиштоф помолчал, вертя в руках варган. Пальцами он чувствовал, что инструмент уже ожил, вдохновлённый то ли беседой, то ли бурей за окном.
– А моего брата боги не интересовали. Яцек поверил в белых китов, но хотел встретиться с ними на равных. Как человек с человеком.
– И как это сделать? Как с ними встретиться?
– Кажется, нет иного способа, кроме как просто ждать. По крайней мере, так считал мой брат. К сожалению, он не дождался.
Кшиштоф прекратил сопротивление и позволил варгану взять верх. Когда он зажал его зубами, звук, кажется, родился сам, ещё до того, как пальцы Кшиштофа коснулись язычка.
Увлечённый рождающейся мелодией, он не сразу заметил, что в разговор вступила старуха.
Старуха говорила тихо, и Кшиштоф не разобрал её слов. Уже через мгновение он понял, что, даже если бы разобрал, всё равно не понял бы: старуха говорила на чукотском.
Умилык начал переводить так быстро и так плавно, будто только и ждал, когда старуха вступит в беседу.
– Навэтын говорит, у неё есть история про кита, – сказал он.
Голос старухи звучал так, будто она подхватила мелодию варгана, прожевала её своим беззубым ртом и теперь плела из неё нить повествования. Кшиштоф закрыл глаза и вдруг почувствовал то, что, кажется, чувствовал его брат. Голос укачивал – ещё заметнее оттого, что слов Кшиштоф не понимал. И всё же ему казалось, что он понял эти слова, их суть и дух, их мелодию, нырнул в эту реку, и течение его увлекло – раньше, чем старик-смотритель заговорил, переводя на русский язык слова, сказанные старухой.
Навэтын: легенда о женщине, которую полюбил кит
В селении Нунак жила женщина, у которой не было мужа. Случается, хоть и редко, что такие женщины сами становятся охотницами, и говорят, нет охотниц лучше. Лахтак не любит мужской дух, а женщин подпускает ближе. Всё дело в том, что когда-то лахтачье племя было наравне с человеческим и люди-лахтаки брали себе человеческих жён. Они и теперь об этом помнят.
Женщина из Нунака охотницей не была, её пекуль был ржав, а кэркэры и камлейки из-под её руки выходили впору медведю-оборотню.
Но женщина знала много странных песен и учила этим песням других. Была специальная песня, чтобы случился снег, и песня, чтобы он прекратился. Песня для тихой ночи, песня, чтобы пришла нерпа.
Когда охотники добывали лахтака, тюленя или кита, женщина всякий раз брала свой ржавый пекуль, приходила за своей долей, и никто не смел сказать ей ни слова.
Женщина жила одна; в одиночестве она гуляла по берегу и пела.
Песни, которые пела женщина, достались ей от её бабушки, но не для каждой из них было известно предназначение. Иногда подсказывала сама мелодия: женщина узнавала в ней снег, и ночь, и тишину и понимала, что песня эта – для спокойного зимнего сна, такого, чтобы проснуться полным сил и радости.
Одна песня ей никак не давалась. В этой песне были сплетены снежная пурга и китовий зов, но женщине никак не удавалось найти смысл такого сочетания.
Однажды вечером, на границе ночи, в дни ноябрьской пурги, женщина стояла на скале и пела. Женщина видела все знаки наступающей бури, но не спешила домой. Она решила проверить, не сработает ли песня, если петь её во время пурги.
А потом стало поздно: пурга обрушилась на землю, и мир исчез. Песня растворилась в вое ветра, и женщина поняла, что не сможет найти путь домой.
И тогда к ней вышел незнакомец. Он сказал: я тебя выведу. Взял её за руку и повёл сквозь бурю, а когда случались особенно сильные порывы ветра, он останавливался и крепко обнимал женщину, закрывая собой. И ветер не имел над ним власти.
Он довёл её домой и остался на ночь, а наутро ушёл.
С тех пор человек приходил почти каждую ночь, пока женщина не понесла.
Однажды женщина проследила за ним до самого берега и увидела, что на берегу высится тело огромного белого кита. Когда человек приблизился к нему, кит раскрыл пасть, и человек вошёл внутрь.
Так женщина узнала, что стала женой человека-кита.
Ничего в их жизни после этого не изменилось: женщина пела песни, а её мужчина приходил на зов. Иногда задерживался на одну ночь, иногда на две. Никогда – дольше трёх. Он говорил, что никак нельзя ему оставлять своё китовье тело слишком надолго. Оставшись
