Все мои птицы - К. А. Терина
И вот она снова была здесь.
Узнавание не было приятным чувством. Узнавание было илионским яком, к которому кто-то привязал девочку, и вот як, наращивая скорость, отправился в одному ему известном направлении, а девочку потащило следом за ним по земле.
Время навалилось на неё всей своей тяжестью. Многие годы океан защищал её от времени, как защищал всех своих детей. Есть внутреннее – сознание, слившееся в бесконечности со всей экосистемой фермы, с каждым цветком и корнем, с окутавшей ферму грибницей, – и это мир. Есть внешнее – тела, руки, пальцы, двери, лепестки, удобрения, гифы, лица, подкормка, камеры стерилизации, стебли, система микроклимата, зеркала солнечных батарей – это только каркас, подпорка, стена, окружающая мир. Девочка стала кирпичом в стене; и этот кирпич был лишним. Время давило на неё, сжимало и растягивало. Время трясло её трикстерскими руками. Время хохотало. Время хлестало ветром по стенам фермы и заунывно скрипело.
Сознание отучилось быть, и девочке казалось, что фрагменты её жизни перемешали и выкладывают на стол в произвольном порядке: прошлое перепуталось с настоящим, а в некоторых картинках девочке виделось будущее.
Девочка закрыла глаза.
* * *
Нить была всегда. Тончайший графитовый шнур – карминово-красный, цвет не тускнел с годами, – удерживал небольшую, размером с мизинец ребёнка, прозрачную гильзу. Когда мама наклонялась, гильза устремлялась вниз, когда мама выпрямлялась, гильза находила покой на её груди.
Мама шила, мама всегда что-то шила, или зашивала, или штопала, или вязала. Её руки не знали покоя. Ночь, тихий шорох атомного сердца яка. Мама шептала старую сказку, як слушал, гильза мерно двигалась вниз и вверх, нить приближалась и удалялась, приближалась и удалялась. Удалялась. Удалялась, бежала, бежала куда-то в темноту.
Стук-стук. Ащщ-ащщ. Нить исчезла, её место занял звук.
Девочка закрыла глаза.
* * *
Чужие руки уложили её в мицелиевое ложе, гифы расплелись под ней, чтобы сомкнуться на её запястьях, щиколотках и шее. Запах сырости. Не было сил сопротивляться, голод разъедал изнутри. Цифровая ведьма почти не кормила её в последние дни, пока они шли по осенней пустоши – прочь, прочь от яка, от мамы, от вечернего костра.
Дети подходили лучшего всего: их психика нежна только на первый взгляд. Мощные челюсти детской психики беспощадно пережуют любые новые вводные, когти зацепятся за самый странный социум, суставы вывернутся и приспособятся, сердце научится новому ритму. Вот почему фермы всегда дорожили детьми.
Если очень сильно замедлиться, можно услышать движение гифов. Сквозь этот звук в сознание проникал ещё один, шершавый, тревожный, прерывистый.
Девочка закрыла глаза.
* * *
Манна росла всюду – белая, жирная, мягкая. Живучая. Закрой глаза, протяни руку – твои пальцы узнают её, включится питательный рефлекс.
Манна практична. Удобна для быстрого и полноценного кормления работников. Манна – часть экосистемы. Прикрыв глаза, девочка позволила рукам наполнить рот крошащимися ягодами.
Всего на мгновение вкус манны сделал невозможное – через узнавание, через физиологическое удовлетворение, лабиринтами искалеченной памяти вернул её в океан, унёс в самый центр статистической бури. Туда, где нет ни света, ни тьмы. Где ландшафт соткан из вероятностей. Где вдыхаешь хаос, а выдыхаешь безмолвие. В этом были и радость, и смысл, и сок жизни.
Всего на мгновение сознание и тело снова разъединились и по отдельности отдались власти – океана, фермы, мицелия. Как хорошо было не думать, не знать, не искать – просто быть.
Но мгновение закончилось. Буря, статистика, вероятности, музыка – остались там; где-то далеко, в сплетениях гифов, в огромной грибной сети, окутавшей ферму. Девочка – была здесь. Звук – тоже. Скрипучий, вязкий – как варенье из поздней-поздней живицы.
Девочка закрыла глаза.
* * *
Там, где лежала девочка, мицелия не было. Он отступил, точно она ядовита. Её тело билось в судорогах, а мимо равнодушно ходили – не люди, но работники. Юрьев день только-только прошёл, а новые работники – дети и подростки – уже подключились к сети: мицелий быстр. Глаза их были пусты, и девочке сделалось тошно. Она подумала: от зависти.
Рядом лежал мёртвый старик. Один из тех, кто пришёл отдать себя ферме, но принят не был. Всякий раз, открывая глаза, девочка поворачивала голову, чтобы увидеть его почему-то утешительный профиль.
Когда трое пришли забрать его тело, она встала на четвереньки, потом, пошатываясь, – в полный рост. Работники отступили – так же, как отступили от неё гифы.
Девочка не знала, почему не позволяет забрать старика. Возможно, успела к нему привыкнуть. Возможно, он был единственным, кому она тут не завидовала. Впрочем, она забыла о нём через мгновение, потому что мысль, очень важная и огромная, вытеснила всё: дожить до следующего Юрьева дня. Не сдаться. Остаться.
Девочка знала, что мицелий ещё следит за ней, чувствовала его прохладное, сырое внимание. Но сосредоточиться на нём мешал звук – нездешний, плотный, хрустко-осенний, как шорох листьев под поступью – кого?
Девочка закрыла глаза.
* * *
Некоторые приходили сами – отчаявшиеся, жаждущие забвения, жаждущие внешней силы, которая решит всё за них, жаждущие эйфории. Других приводили те, кого называют цифровиками, цифровыми ведьмами, цифротварями. Отключённые от мицелия; слишком старые, чтобы вернуться; слишком слабые, чтобы забыть. Они добывали для мицелия детей. То ли в надежде на похвалу и мимолётное внимание океана. То ли – в заботе о самих детях.
Девочка пыталась вспомнить чувство, когда мицелий взял её. Легчайшее, но властное прикосновение гифов. Шум крови в ушах. Запах сырости – ещё непривычный, ещё чужой. Если вспомнить и повторить всё в верном порядке – возможно, мицелий примет её снова?
Но скрежещущий звук прокрадывался и сюда – в эту почти утешительную мысль. Размеренно-хриплый, дерзкий. Похож на что?
Девочка закрыла глаза.
* * *
Впереди был затылок работника. Длинные спутанные волосы. Рубашка на теле полуистлела, скоро и вовсе исчезнет. Рубашка на ферме ни к чему. Тело под рубашкой было в синяках и разводах грязи. Мицелию всё равно, как ты выглядишь. Он принимает тебя любым. Работник опустошал контейнеры и складывал их в приёмную камеру моечной машины, а девочка старательно ему подражала.
Девочка решила: нужно просто встроиться в процесс, повторять за другими, за
