Проклятый Лекарь. Том 5 - Виктор Молотов

— Дайте посмотреть! — Карпов грубо отстранил его и припал к микроскопу.

Затем в окуляры по очереди заглянули оба ассистента. На их лицах было одно и то же выражение — растерянность, переходящая в недоверие.

Под увеличением были отчётливо видны характерные лучистые колонии — микроскопические солнца с фиолетовыми нитями мицелия, расходящиеся от плотного центра.

Картинка из учебника.

Я ждал, пока все посмотрят. Я дал их шоку настояться. И только потом начал говорить. Мой тон был спокойным, почти дидактическим, как у лектора, объясняющего студентам прописную истину.

— То, что вы видите, господа, — это друзы. Колонии бактерий Актиномицес израэли. Диагноз — цервико-фациальный актиномикоз, инфильтративно-абсцедирующая форма. Это не рак. Это редкая, но хорошо описанная хроническая инфекция, которая идеально имитирует саркому, за что и получила в старых учебниках название «болезнь-обезьяна».

— Но как⁈ — прогремел Карпов. — Мы делали четыре биопсии! Четыре! Наши лучшие гистологи смотрели материал!

Последний рубеж обороны — апелляция к авторитету и прошлым действиям. Классическая ошибка. Они ищут оправдание своему невежеству, а не причину своей слепоты.

— Профессор, — мой голос был спокойным и уничтожающе вежливым, — представьте, что вы ищете одну-единственную птицу в огромном лесу, глядя в замочную скважину. Вы можете сделать четыре попытки и ничего не увидеть. Актиномицеты располагаются очагово, в центре абсцессов. Ваша биопсийная игла четыре раза брала окружающую фиброзную ткань, но не попала в сами колонии. Это простая статистическая погрешность. Плюс без специальной окраски по Граму или серебрения по Гомори-Грокотту тонкие нити мицелия легко принять за фибриновые волокна.

Ильюшин оторвался от микроскопа. Его лицо было бледным.

Он стоял на распутье. С одной стороны — неопровержимое доказательство, которое он видел своими глазами.

С другой — план калечащей операции, одобренный консилиумом и заведующим. Выбрать первое — значит признать свою и всеобщую некомпетентность.

Выбрать второе — значит сознательно пойти против истины.

— Друзы… они действительно похожи, — проговорил он. — Но, Пирогов, поймите! Вы предлагаете отменить радикальную, жизнеспасающую, как мы думали, операцию и лечить предполагаемый рак… пенициллином? На основании одного мазка, который вы сделали за пять минут? Для всего врачебного сообщества, для любой комиссии это звучит безумно! Это врачебная ошибка, за которую нас лишат лицензии!

Он называет это безумием. И он прав. С его точки зрения, это и есть безумие. Это шаг с твёрдой почвы хирургических протоколов в область интуитивной диагностики, подкреплённой одним-единственным фактом.

И теперь моя задача — мягко подтолкнуть его вперёд.

— Господа, — мой голос прозвучал спокойно и уверенно в напряжённой тишине лаборатории. — Мы можем ждать две недели, пока вырастет культура на анаэробных средах. К тому времени семья Белозерова уже будет писать жалобы из Германии, а состояние пациента ухудшится.

— Но это единственно верный путь! Мы должны дождаться официального подтверждения! — сказал один из ассистентов.

— Да поймите же, — спокойно ответил ему я. — Я только что провел экспресс-микроскопию, и она дала однозначный результат. Ждать еще неделю анализ из лаборатории, который лишь подтвердит то, что мы уже знаем — это не медицина, а преступная халатность. У нас есть все основания начать пробное лечение немедленно.

Я сделал паузу, давая им осмыслить услышанное. Но на лицах у них было явное непонимание.

— Мы можем использовать классический, хоть и редко применяемый в наше время диагностический метод. Протокол прост. Мы… вводим пациенту нагрузочную дозу бензилпенициллина — двадцать миллионов единиц внутривенно капельно. Для подавления возможной сопутствующей анаэробной флоры я бы добавил еще метронидазол. Маркеры успеха объективны и легко измеряемы: через сорок восемь часов мы увидим снижение плотности инфильтрата при пальпации, уменьшение покраснения кожи, а также резкое падение СОЭ и С-реактивного белка в анализе крови, — предложил я.

— А если вы не правы, молодой человек? — жёстко спросил Карпов. — Мы будем лечить саркому антибиотиком, теряя драгоценное время?

Предсказуемая реакция. Страх перед неправильным действием всегда борется со страхом бездействия. Нужно сместить чашу весов в свою пользу.

— Профессор, каков период полувыведения пенициллина? Несколько часов. Какой вред он нанесёт саркоме за это время? Абсолютно никакого. Мы теряем сорок восемь часов. Но спасаем репутацию клиники от скандала с Министерством. Соотношение риска и пользы, на мой взгляд, очевидно.

В лаборатории повисла тишина. Все смотрели то на Карпова, то на Ильюшина. Ассистенты молчали, не смея вставить ни слова.

— Чёрт возьми, Пирогов… — тихо, почти про себя, но так, чтобы все услышали, произнёс Ильюшин, барабаня пальцами по столу. — Ваша теория звучит, конечно, логично. Но как-то неправдоподобно. И нет способа подтвердить её безопасно и быстро. Если вы ошибаетесь, меня… в общем, ничего хорошего со мной не будет.

Страх — плохой советчик. Нужно дать ему другой мотиватор. Амбиции. Тщеславие куда более мощное топливо, чем страх.

— Или, — я сделал паузу, глядя ему прямо в глаза, — вы войдёте в историю этой клиники как хирург, который обладал мужеством довериться доказательствам, а не слепому протоколу. Врач, который спас человека не только скальпелем, но и умом. Это, доктор, не просто строчка в резюме. Это наследие.

— Да нам дали всего двадцать четыре часа, — воскликнул Ильюшин. — А вы предлагаете потратить сорок восемь на сомнительную теорию⁈

Профессор Карпов, который до этого хмуро молчал, неожиданно громко, по-стариковски, хлопнул себя по колену. И встал, возвышаясь над всеми.

— Дьявол меня раздери! — прогремел он. — А знаете что?

Глава 4

— Мы месяц ходим вокруг этого Белозерова, как коты вокруг горячей каши! — продолжил профессор Карпов. — Риск минимальный, а потенциальная выгода огромна. Савелий, хватит жевать сопли. Я даю добро. Начинайте терапию.

— Я тоже, — неожиданно подал голос один из ассистентов. — Друзы — это серьёзное доказательство. Нас на кафедре учили, что это уникальный признак.

Ильюшин тяжело вздохнул, проводя рукой по лицу. Он принял решение.

— Ладно. Будь по-вашему, Пирогов. Но я хочу ежечасный мониторинг состояния пациента. И если через сорок восемь часов я не увижу пальпируемого уменьшения инфильтрата — мы немедленно готовим операционную. И вы лично будете ассистировать. Договорились?

— Договорились, — я кивнул. — Готовьте палату интенсивной терапии для введения препарата. И, доктор… готовьтесь удивляться.

Выйдя из лаборатории, я не спешил уходить.

Остановился посреди коридора хирургического отделения, сунув руки в карманы халата. Нужно было осмыслить всю эту ситуацию.

Только что закончился первый акт драмы