Кондитер Ивана Грозного - Павел Смолин
Дальше – омовение, и здесь ребята разделились: самые отважные плескались в бочке, а остальные решили, что им и чумазыми неплохо. Зубки, однако, чистили все, и я уверен, что палочки для этого они готовили весь вчерашний день. По завершении процедуры я впервые обратился к ним:
- Зубы, други мои… - «други» расправили плечи. – Господь нам дважды за жизнь дает. Сперва – маленькие, они у вас выпали или скоро выпадут, и вторые, кои на всю жизнь с нами останутся. На зубы грязь не хуже чем на лицо да руки липнет, и от нее зубы начинают портиться и сильно болеть. Чтобы они не болели, нужно вот так хотя бы по утрам и вечерам их чистить. А чтоб наука запомнилась, подходите, я вам по монетке дам.
Ребята не без шипения друг на дружку и как бы незаметных тумаков выстроились в очередь и дружно обогатились под осуждающим взглядом монаха Никодима – Полунощница закончилась, и он приперся проверить, насколько верным оказалось его «зря ты это сделал».
- Ежели кто за зубами и чистотою дальше со мною следить хочет – милости прошу, но монеток и других подарков более не дам, - обломал я ребят. – Ваши зубы, вам с ними ежели чистить не будете маяться, и платить за это вам более не стану.
Смотреть на померкшие рожицы маленьких русичей было грустно, но я помог им как смог. В дальнейшем, когда появятся возможности, будут и приюты, и школы, и ПТУ ремесленные, а пока, надеюсь, хоть кто-то зубки чистить станет.
- Портишь деток Православных привычками оттоманскими, - осудил меня Никодим, когда расстроенные ребята разошлись. – Еще и к деньгам незаработанным приучаешь. Кто из них вырастет? Попрошайки подзаборные?
- Привычка, батюшка Никодим, это для тела и души полезная, ибо сохраняет зубы в целости и приучает к послушанию. Прости мне грубость мою, - поклон. – Да только ежели в оттоманских землях сам не бывал, негоже магометанам чего-то приписывать, это же вранье получается. Грешно.
Не люблю, когда кто-то нихрена в предмете не разобравшись со своими ценными мыслями по его поводу делится. Не зря же в народе говорят – «не знаешь – не лезь».
- А вот приедет через седмицу епископ со смотром архиерейским, он-то на Оттоманщине три года жил, мы у него и спросим, - нагло ухмыльнулся Никодим.
Вот и нажил я первого врага, и даже не знаю, вправду ли он епископа беспокоить таким пустяком посмеет или на «понт» берет. Но мне оно побоку – сейчас по всему миру зубы очень удачно не чистят, разве что богачи да аристократы мяту жуют, чтобы вонять поменьше.
- Спросим, батюшка, - согласился я и пошел переодеваться в сухое перед Заутреней.
Ну его, этого Никодима, дел что ли других нету кроме как до меня докапываться? Вон монастырь какой огромный, в любую точку ткни, и оттуда непочатый край работы вывалится. Мы с мастеровыми, например, сразу после завтрака (на выпечку хлеба мне сегодня можно не ходить) пойдем в наш уголок, еще немного полюбуемся построенной вчера деревянной моделью («образом») и с молитвою начнем готовить фундамент.
По пути с Заутреней ко мне снова подошел батюшка Павел:
- Скажи-ка, Гелий, а правда в ваших краях зверь страшный водится, этакая большая да зубастая ящерица, что в воде живет?
Похоже, у нас тут потихоньку складывается традиция – в свободные минутки слушать про далекие земли. Это для меня хорошо.
- Правда. Зверь этот крокодилом зовется. Занятнейшая тварь – зверьем поменьше да рыбою питается, в воде живет, но при том воздухом земным дышит, а еще яйца откладывает.
- Ишь ты! – восхитился батюшка Софроний. – И вкусны ли те яйца?
- То мне неведомо, батюшка, - признался я. – Но самого крокодила едал, на курицу похож.
Не Нильского, правда, а азиатского, но это неважно.
- Побожись! – потребовал «бородавчатый» батюшка Андрей.
- Вот вам крест, - перекрестился я на храм.
Доверия ко мне Андрею это не шибко прибавило – мошенники в любом времени и месте есть, и тож «божиться» умеют.
- А ежели научно, то зовется этот зверь «крокодил тупорылый».
- Это как Мишка наш! – шутканул какой-то послушник.
По народу пробежала волна сдавленных смешков, и награда нашла своего героя:
- Ступай к батюшке Юрию, он тебе пост строгий положит, - велел батюшка Андрей.
- Спасибо, батюшка, - поблагодарил послушник и покинул наш строй.
Не первый раз при мне кого-то к батюшке Юрию за наказанием отправляют. Должность его называется «благочинный», и я совру, если скажу, что хотел бы с ним познакомиться.
- Сказывают, владыко в гости приедет? – решил я проверить полученный от Никодима «инсайд».
- Так, - подтвердил Павел. – В ночи гонец из Москвы прибыл, - поежился. – Владыку встречать – честь великая, но потрудиться придется от души.
Окружающие согласно покивали. Знамо дело – начальство едет, нужно лихорадочно наводить марафет и строить Потемкинские деревни.
Дальше, по принципу «человек запоминает начало и конец разговора», я рассказал спутникам об удивительном звере слоне, и пришлось их расстроить – с вычленившимися из толпы каменщиком и плотником мы направились на внутренний двор столовой.
- А чего это ты нам ниче такого не рассказывал? – не без обиды в голосе спросил плотник Василий. – До самого заката трудились, а ты молчал аки червь.
- Сам ты червь! – обиделся я. – Скомороха во мне увидал?
- Охолоните, братцы, - встал между нами Ярослав. – Ты, Гелий, на Василия не серчай – говорю ж, не со зла он. А ты… - повернулся к плотнику. – Он тебе чего, чтец? Тебе ежели интересно, ты спрашивай, тебе и ответят. И повинись, не то батюшка келарь с тебя шкуру спустит.
Работает иерархия – Василий буркнул мне извинения, я извинился в ответ (а зачем с мудаком лаяться?), и мы, как и вчера, помолились за новое дело, после этого усевшись на штабель кирпичей и глубокомысленно вперившись взглядами в «образ».
- А ведь ладно получилось, а, Гелий? – улыбнулся мне каменщик.
Продолжает
