Кондитер Ивана Грозного - Павел Смолин
Как и все остальное в Церкви, одежда послушника имеет символическое значение. Во-первых – демонстрация смирения через согласие носить то, что выдали. Грубость и износостойкость ткани в совокупности с практичным кроем служат «знаком труда», ибо такая одежда трудиться не мешает. Та же грубость ткани еще служит этаким испытанием – ежели способен ее безропотно носить, значит готов к лишениям монашеской жизни. Ну а простые, темные цвета напоминают о тленности земного бытия.
- Гелий из Оттоманских земель к нам прибыл, - продолжил знакомство Николай. – Привез оттуда печку иноземную, сказывает, хлеб в ней изрядный получается.
- А где? – посмотрел по сторонам каменщик.
- Вот сложишь, тогда и найдешь, - хохотнул батюшка келарь.
- А, в голове принес! – догадался Ярослав. – Начертить сможешь? – кивнул на землю.
- А уже, - ответил батюшка келарь и извлек из сумы берестяной свиточек.
В промежутке между суетой «завтрачной» и «обеденной» нацарапал «в разрезе».
- Печка, значит? – одной рукой держа чертеж перед сощуренными – «резкость наводит» - глазами, а другой задумчиво поглаживая бороду, уточнил Ярослав.
Пока мы знакомились между собой и с чертежом, трудники с послушниками успели натаскать в наш уголок кирпичи, доски, деревянные кадки со следами прежде замешанных в них растворов и все остальное из того, что «заказывал» батюшка келарь.
- Печка, - подтвердил я. – Но очень жаркая.
- Долгая работа, батюшка Николай, - выдал заключение Ярослав. – Ежели благословишь, до Вечерни образ из дерева при помощи Василия-плотника справлю, а завтра уж с молитвою за основание примемся.
- Добро, - кивнул келарь. – Гелий тебе в помощь да подсказчики остается, а нам идти пора.
И они с Михаилом покинули продолжающий обрастать изгородью закуток. Следом за ними отправился трудник, которого Ярослав отправил за плотником.
- Подержи-ка, чтоб ветер не скрал, - вручил мне чертеж Ярослав и направился к штабелю досок и брусков, к моему удивлению не став в них копаться, а тупо усевшись сверху. – А ты, стало быть, грек.
- Грек, - не стал скрывать я и уселся рядом.
Устали ноги, чего бы не посидеть.
- И много печей ты этаких видывал? – спросил каменщик.
- Изрядно, - не стал я скрывать. – Да сам не складывал и складывать не помогал. Но с Божьей помощью, даже если поначалу оплошаем, справимся.
- Справимся, тут одна сложность-то всего, - Ярослав отжал бересту обратно и указал красующимся ушибленным, лиловым ногтем пальцем в нужное место. – Тут вот, придется кирпичи хитро класть, чтобы, значит, купол вышел.
- Ежели говоришь так, Ярослав, стало быть так оно и есть, - не стал я сомневаться в квалификации каменщика.
Он же прав.
- А чертежик-то ладный, - похвалил Ярослав Ярославович. – Может и дом какой али крепостицу начертить сможешь?
Такой себе чертежик, выше «трояка» в школе за такой бы не поставили, но несколько веков развития инженерной графики и моя личная прилежность свое дело делают. А вопрос понятен: любопытство не порок, и средневековому мастеру интересны пределы моей компетенции.
- Поваренок я, Ярослав, - признался я. – Делу ни воинскому, ни строительному не учился. Печки, плиты варочные, посуда всякая да хлеба с похлебками – этому только и учился.
- Хорошо, видать, учился, - похвалил меня Ярослав. – Батюшка келарь у нас строгий и с кем попало днями напролет лясы точить не станет.
- Пользу через меня хочет монастырю, а то и самой Церкви принести, - ответил я. – Доверие батюшки келаря мне приятно, и я не подведу.
- Ты уж не подведи, - хохотнул Ярослав. – Нето мигом за ворота выставит.
«За ворота» мне не надо. Точнее – когда-нибудь будет «надо», но только со стартовым капиталом, солидной репутацией, рекомендательными письмами да с четкой целью: зачем мне куда глаза глядят брести? Это не наш метод, мы себе цель достойную выбрали и аккуратно к ней движемся.
- Василий плотник добрый, - добавил Ярослав. – Но норов у него, прямо скажу, поганый, но незлобливый.
- Это как? – заинтересовался я.
- А он обидит кого просто потому что такой вот он козел, - хохотнул каменщик. – А потом сам из-за этого виноватится, епитимьи себе просит да виниться по три раза на день приходит к тому, кого обидел.
- Тяжело с таким норовом жить, - посочувствовал я.
- И не говори, - согласился он.
Тут в проем изгороди вошел высоченный, метр семьдесят пять где-то «на глазок», тощий до безобразия послушник с такой же как у меня, «козлиной» бородкой и очень грустными зелеными глазами.
- Знакомься, Гелий – сей муж великих плотницких дарований Василием зовется, сыном Ивана, - представил новое действующее лицо Ярослав. – Знакомься, Василий, это грек Гелий, сын… - посмотрел на меня.
- Далмата.
- Далматов сын, - закончил каменщик.
- Будем знакомы, - ничем не выдав своего «поганого норова», подвел итог знакомству плотник. – Чего делать будем?
- Помолимся за дело новое, - предложил Ярослав.
Ну что, пора за работу.
Глава 7
У монахов и послушников – Полунощница, а у меня – утренние процедуры перед Заутреней. Ночные звезды еще не покинули неба, прохладный утренний воздух – чистейший, несмотря на легкие нотки нечистот и извечной копоти, от которой в монастыре некуда спрятаться. Ноги быстро промокли – роса легко проникла внутрь моих «беговых» лаптей, купленных у плетущего их трудника за мелкую монетку. Сильно переплатил, кстати, но альтернативой был бартер, а пригодные для него предметы гораздо дороже. Жалею сапоги, они у меня одни, а цены на обувь в этом времени такие, что я собираюсь при первой возможности обзавестись поршнями, чтобы и статус какой-никакой показывать, и нормальные сапоги поменьше «убивать».
Вчерашние мальчишки, которым я заплатил за чистку их собственных зубов, конечно же о случившемся растрепали, поэтому пробежку по периметру стен я совершал в компании двух десятков ребят возраста от пяти до двенадцати примерно лет. Дети молодцы: маленьким на такие дистанции бегать тяжело, поэтому ребята постарше им помогали. На самом деле бегать-то необязательно,
