Лекарь Империи 11 - Александр Лиманский

— Замолчите, — сказал граф, не оборачиваясь, и Ерасов заткнулся, как будто ему заклеили рот.

Кобрук закончила готовить капельницу и подошла к кровати. Посмотрела на меня, ожидая подтверждения.

— Начинаем? — спросила она.

Я кивнул.

— Начинаем.

Она ввела иглу в центральный катетер — уверенно, без колебаний, — и открыла зажим. Прозрачная жидкость начала медленно капать в вену пациентки — капля за каплей, как песчинки в песочных часах, отмеряющие время до момента истины.

Все в палате замерли, глядя на безжизненное лицо Анны Минеевой, на цифры на мониторе, на капельницу с её мерным, гипнотическим ритмом.

Пульс — восемьдесят девять ударов в минуту. Давление — восемьдесят на пятьдесят пять. Сатурация — девяносто три процента.

Плохие показатели. Очень плохие. На грани критических.

Но сейчас — я верил в это, я знал это — всё начнёт меняться.

Фырк сидел на спинке соседнего кресла и смотрел на пациентку с выражением, которое я редко видел на его мордочке, — не сарказм, не ирония, а что-то похожее на надежду.

— Двуногий, — прошептал он. — Ты уверен? На сто процентов уверен?

— На сто процентов, — ответил я мысленно.

— Тогда я тоже уверен, — сказал бурундук. — Потому что ты ещё ни разу не ошибался. Ну, почти ни разу.

Глава 6

Время в реанимационных палатах течёт иначе, чем в остальном мире, — это я знал ещё с ординатуры в своем мире, когда приходилось дежурить по ночам, следя за показаниями мониторов и молясь всем богам, чтобы цифры не поползли в неправильную сторону.

Минуты растягиваются в часы, часы — в вечность, и каждый писк аппарата, каждое мигание индикатора врезается в память так, словно это последнее, что ты увидишь в жизни.

Прошло три часа с тех пор, как Кобрук подключила капельницу с метилпреднизолоном.

Три часа.

Сто восемьдесят минут.

Десять тысяч восемьсот секунд.

Я знал это, потому что считал каждую из них.

Капельница исправно делала своё дело — прозрачная жидкость мерно капала в вену пациентки, капля за каплей, с гипнотической регулярностью, которая в другое время могла бы успокаивать, но сейчас только усиливала напряжение. Мониторы пищали, отсчитывая удары сердца. Аппарат диализа гудел, перекачивая кровь через свои фильтры. Всё работало как часы.

Но результата не было.

Я стоял у мониторов, вглядываясь в цифры так, словно мог заставить их измениться силой взгляда. Давление — восемьдесят на пятьдесят пять. Точно такое же, как три часа назад. Сатурация — девяносто три процента. Ни на единицу больше, ни на единицу меньше. Пульс — восемьдесят семь. Диурез — капля по капле, едва заметный, на грани олигурии.

Ничего не менялось.

Абсолютно ничего.

Кобрук стояла рядом со мной, бледная, с покрасневшими от напряжения глазами, и я видел, как она кусает губы, сдерживая слова, которые рвались наружу. Слова вроде «почему не работает?» или «ты уверен, что всё правильно?». Она не произносила их вслух, но я читал их в её взгляде так же ясно, как читал показания на мониторах.

Мышкин стоял чуть поодаль, прислонившись к стене, скрестив руки на груди. Его лицо было непроницаемым, как у хорошего игрока в покер, но я заметил, что он время от времени бросает взгляд на часы — и каждый такой взгляд был красноречивее любых слов.

А граф…

Граф ходил по палате из угла в угол, как тигр в клетке, — пять шагов в одну сторону, резкий разворот, пять шагов обратно. Его шаги были тяжёлыми, гулкими, и каждый из них отдавался у меня в голове, как удар молота.

Время от времени он останавливался, смотрел на жену, на мониторы, на меня — и в его глазах я видел то, что видел сотни раз в глазах родственников тяжёлых больных: отчаяние, переходящее в ярость, надежда, превращающаяся в обвинение.

У двери стояли охранники графа — неподвижные, как статуи, — и рядом с ними Ерасов, всё ещё бледный, всё ещё дрожащий, но с выражением лица, которое мне очень не нравилось. Выражение человека, который чует, что ветер меняется в его пользу.

— Двуногий, — голос Фырка раздался у меня в голове, тихий и обеспокоенный. — Мне не нравится, как на тебя смотрит этот граф. Он как будто прикидывает, куда лучше закопать тело.

— Спасибо за поддержку, — мысленно ответил я. — Именно это я хотел услышать.

— Просто констатирую факты. Аристократы — они такие. Пока ты им полезен, ты друг и соратник. А как только перестаёшь быть полезным…

Бурундук не закончил фразу, но в этом и не было необходимости.

Граф остановился.

Резко, словно налетел на невидимую стену. Повернулся ко мне, и в его глазах полыхал огонь — тот самый огонь, который я видел вчера в коридоре, когда он кричал «убийцы!» на весь этаж.

— Ну⁈ — его голос был хриплым, сорванным, словно он кричал без остановки последние несколько часов. — Где ваш «быстрый и заметный эффект», Разумовский⁈ Прошло три часа! Три часа! И ничего! Абсолютно ничего не меняется!

Я заставил себя ответить спокойно, хотя внутри у меня всё сжималось в тугой узел.

— Иммуносупрессивная терапия требует времени, ваше сиятельство. Это не аспирин от головной боли. Организм должен перестроиться, иммунная система должна отреагировать на препарат. Это процесс, который занимает часы, иногда сутки…

— Сутки⁈ — граф взорвался, как граната с выдернутой чекой. — У меня нет суток! У неё нет суток! Вы обещали результат — где он⁈

— Или ваш диагноз — полная чушь, — голос Ерасова прорезался сквозь напряжённую тишину, как нож сквозь масло, — и вы просто травите пациентку гормонами впустую.

Я повернулся к нему. Профессор стоял у двери, всё ещё удерживаемый охранниками, но в его глазах появился блеск — опасный, торжествующий блеск человека, который чувствует, что карта ложится в его пользу.

— Я же говорил, ваше сиятельство, — продолжал он, обращаясь к графу. — Это шарлатанство! Фокусы провинциального выскочки! Он ничего не понимает в медицине, он просто пускает пыль в глаза, играет на ваших чувствах…

— Заткнитесь, — сказал я, и мой голос прозвучал холоднее, чем я ожидал.

Ерасов осёкся, но граф уже не слушал ни его, ни меня. Он шагнул ко мне, и я увидел в его глазах то, что видел много раз в глазах людей, доведённых до отчаяния, — готовность на всё.

— Вы меня обманули! — он почти шипел, и на его губах появилась пена. — Дали ложную надежду! Заставили поверить в эту чушь про отравление! А на самом деле вы просто тянете время! Затягиваете процесс, чтобы спасти своего дружка! Признайтесь — вам плевать на мою жену!