Кондитер Ивана Грозного - Павел Смолин

Я был бы счастлив, если бы все это оказалось коматозным бредом, но… Запахи, звуки, колющиеся сквозь мокрую – меня немножко отмыли – одежду соломинки, полный шелеста, хруста и пения птиц лес, через который мы едем и страшная, не отпускающая боль в голове, заставляющая мысли путаться – все это сразу, в полном объеме, человеческий мозг даже в самом горячечном бреду вообразить физически не способен!

Как ни странно, больше звуков и запахов имеющихся, меня напрягали отсутствующие: после целой жизни в окружении автомобилей, поездов, тихо, незаметно из-за привычки гудящей бытовой техники и проводов ЛЭП окружающий мир казался неуютно-тихим и от этого чуждым.

Мне приходилось бредить от высокой температуры, мне случалось напиваться до «отключения», мне прилетало по голове в дурных драках по студенчеству, я от этого терял сознание и потом «наслаждался» тяжелым сотрясением, но никогда ничего подобного мозг не генерировал.

Это невозможно, но это – реальность, которую я в полной мере ощущаю, обоняю и осязаю. Видится, обоняется и осязается, кстати, совсем не так, как раньше. Никогда не чувствовавший вредной заразы-табака нос вычленяет малейшие нотки запахов: мокрая земля, неприятный, тяжелый, «кровавый» запах мертвецов с телеги, когда ветер дует в нашу сторону, аромат лесных цветов, нотки металла от доспехов «богатырей» и даже почти неощутимые миазмы звериных экскрементов.

Глаза видят настолько четко, что моим старым линзам и не снилось, и если бы мне не было так страшно и больно, я бы этому даже порадовался. Изменилось и осязание – переложи привыкшего к ортопедическому матрасу меня на солому раньше, я бы ворочался и материл того, кто придумал такую хрень, а сейчас – ничего, как будто привычно.

После обморока я очнулся прямо вот так – лежа на телеге и ощущая на ноющем, украшенном синяками и разбитой губой лице теплые лучики пробивающегося сквозь листву солнца, под разговоры «богатырей». Они то ли не заметили, что я пришел в себя, то ли решили не лезть, давая возможность осмотреться и прислушаться, но я рад, что эти люди ко мне не лезут.

Страшно. Настолько страшно мне было лишь один раз, когда конкурент решил воспользоваться внерыночными методами, и люди с горным акцентом среди ночи выломали дверь, немножко меня побили и прямо в трусах упаковали в багажник, достав через сорок минут – я считал секунды в голове – посреди леса. Благо август был, а то пришлось бы мерзнуть. Ну и могилу себе копать в мерзлой земле трудно.

Помогла «крыша». Уж не знаю, как бывший майор КГБ и актуальный начальник охранного агентства меня нашел, но такой радости, как тогда, стоя на кромке ямы под направленным на меня «ТТ» услышал рев мегафона и увидел свет фар десятка машин, я никогда больше не испытывал.

Потом, когда я рассказывал эту историю некоторым своим знакомым, все как один заявили, что лучше бы попросили шлёпнуть себя на месте, а не стали «унижаться» копая себе могилу. Ну-ну, знаем мы таких – в уюте ресторана, никогда под такие «молотки» не попадая, легко быть смелым, а на деле…

Страшно мне от того, что я определенно попал в прошлое – это не реконструкторы нифига, а всамделишные «богатыри». Как оно там в учебнике истории было? «Служивые люди». Профессиональные воины, подчиняющиеся не абы кому, а ГОСУДАРЮ!

Забивая на попытки вычленить значения непонятных слов, я жадно ловил обрывки разговоров, в девяти случаях из десяти понимая их смысл. Не так уж и сильно изменился язык, если подумать – как минимум с жителями этого времени худо-бедно изъясняться я смогу.

Смогу, но не хочу. Очень не хочу, но неизбежно придется – к этому самому Государю меня сейчас и везут. В Москву, значит Государь на троне сидит как минимум Иван Калита, как максимум… Кто там был до Петра? Не помню, но бороды у моих сопровождающих завидные, значит такой примерно временной промежуток и есть: от Калиты до первых Романовых.

Везут меня к Государю по простой причине: те трупы на телеге и я были им «выписаны» из Оттоманской Империи – Турции, если по-простому. Главным в нашей группе был вон тот упитанный труп в богатых шмотках, который путешествовал со слугами, сыном-помощником (это я) и малой охраной. Последняя согласно договора проводила нас (хотя каких нафиг «нас»?! Я-то здесь причем?!) до Тулы, где нам надлежало ждать вот этих вот «богатырей».

Как мы… Да какие «мы»?! Как они оказались на лесной дороге в четырех десятках верст от Тулы, «богатырям» было неведомо. Я на всякий случай сложил «легенду»: главному повару Тула настолько не понравилась, что он решил выехать в Москву немедленно. Правда ума не приложу, как ее излагать «богатырям», а тем более – Государю: моя речь сильно отличается от нынешней русской.

Короче – ситуация аховая: вокруг средневековье, а значит люди здесь суровые, и реакция на все странное и непонятное у них предельно логичная: при самом мягком раскладе выгнать нафиг из обжитых мест, как максимум – подвергнуть страшной, долгой и мучительной смерти. В масле сварить, например. Или колесовать. Или чисто ради убийства времени на дыбе порастягивать…

Зажмурившись, я проклял свое слишком живое воображение и начал брать себя в руки. В тонкие, но жилистые и мозолистые, явно привыкшие к труду руки подростка лет пятнадцати. Встать и оценить рост я не могу, но на «выпуклый глаз» где-то метра полтора. «Богатыри», кстати, тоже ростом не отличаются – самого высокого (того самого Василия) я бы оценил примерно на метр шестьдесят пять.

Внезапно я словил озарение, которое заставило померкнуть страх. Я снова молод! Да, сейчас мне больно, тошнит и страшно, но… Это невероятная удача! Кто в старости не мечтает помолодеть? Вставайте вон туда, под табличку «место для врунишек». Что-то как будто зудит в голове. Что-то, что случилось у ручья. Странно – времени всего-ничего прошло, а вспоминается трудно. Объяснимо – шок еще и не такое умеет.

Подняв руки, я загородил пронзительно-синее небо ладонями и внимательно осмотрел их. О, вот здесь и здесь – следы от ожогов. Этот вот, на безымянном пальце, самый свежий, полугодичной примерно давности. Мальчик, в чье тело я по неведомым причинам угодил, много работал с огнем и кипятком, время от времени обжигаясь и обвариваясь. Уверен, на теле я тоже найду немало следов. Старых – мальчик учился на своих ошибках, и ожогов становилось все меньше, вплоть до полного их отсутствия в последние месяцы.

Индукционных плит,