Телохранитель Генсека. Том 3 (СИ) - Алмазный Петр

— Вот-вот, — поддержала товарку «швабра». — Так и сидим на лавочке, как на посту, от открытия и до закрытия. Куда только не писали, чтобы этот ломбард в другое место перенесли. — И она начала перечислять все инстанции, в которые посылали жалобы, начиная с Моссовета и заканчивая Комитетом партийного контроля. — Везде отмахиваются.

— А я тебе говорила, что надо Брежневу сразу писать!

— Ой, да кому мы там нужны? Да и Брежнев уже ничего не решает. Больной весь и на таблетках сидит. Да может и не соображает даже ничего, — заявила «швабра» с такой уверенностью, что я вдруг понял, кого напоминают мне эти две старушки: один в один — Никитична и Маврикиевна!

— Откуда такие сведения? — спросил я, улыбаясь.

Разговор становился совсем анекдотичным. Настоящая иллюстрация к старому анекдоту про то, как прошел слух, что Брежнева посадили. КГБ стало выяснять, кто распускает слухи и вышло на Маврикиевну. Спрашивают, откуда, мол, у вас такие сведения? На что Маврикиевна уверенно отвечает: «Как откуда? Вчера по телевизору сказали, мол, а в заключении Леонид Ильич сказал… Раз в заключении — значит сидит».

Понимая, что словоохотливые бабки заведут разговор в любые непроходимые дебри, я снова уточнил:

— Уважаемые, вы не зря писали! Ведь меня же прислали? И теперь мне надо получить как можно больше информации о ломбарде. Есть ли еще выходы из подвального помещения? Конкретно место, из которого работник ломбарда не должен был выходить, а вышел? Видели такое?

Глава 13

— А то бы мы не видели! Видели, конечно! — толстенькая старушка довольно улыбнулась. — Здесь столовка в переулке есть. Мы туда за обедами ходим. Возьмем бидончик и телепаемся помаленьку. Я первое покупаю, а она второе.

Тощая старуха сердито посмотрела на подругу и сообщила мне:

— Вот только плачу за обеды чаще я одна.

— Так ты и ешь больше меня втрое, — обиделась полная женщина. — Худая, как щепка, а ешь как не в себя!

— Дорогие женщины, не отвлекайтесь, пожалуйста. Так что со столовой?

— Так то же самое, что с Лидкиным подъездом. Собрались мы как-то в столовку за борщом… — сказала «швабра»

— Да не за борщом, мы в тот день гороховый суп брали и котлеты с пюре…

— Да не важно. Так вот, пока я ее ждала, Яшка в ломбард свой занырнул и не выходил. А подруга моя что-то неважно себя чувствовала. На скамейку то спустилась, а до столовки не пошла, сидеть осталась. Ну я одна и направилась. А хожу-то я не то, чтобы очень быстро, — «швабра» подняла клюку, показывая мне. — Пока добрела, с полчаса может прошло, а то и больше. Зашла, взяла что надо. Смотрю — Яша появился. И ведь идет, жидовская морда, не здоровается, будто меня в упор не знает — такой важный, одет дорого. И вышел из двери, в которую посетителям хода нет, потому что служебное помещение. Так-то вот.

— Своими глазами все видели! — подхватила толстая бабуська. — Я тут как села, так с места не сдвинулась. И Яша-еврей точно не выходил! Не мог он Сергеевну обогнать и в столовой раньше нее появиться, потому что в ломбарде был. Из Лидкиного дома он тоже не выходил. Значит у них там ход до самой столовки проложен.

— Да что мелешь-то, Семеновна, кто бы его тебе тут проложил? Тут же все подземными ходами заранее изрыто. Еще со времен Ивана Грозного, а может и раньше. Домов новых понастроили, годах в тридцатых, но поверх старых подвалов. А в тех подвалах чего только нет! Какая шваль там только не обитает!

— Точно, тут же Хитровка раньше недалеко была. А уж там сколько этих ходов было, так мама дорогая! Так что думаю, нехорошие дела этот Яша проворачивает. Иначе не бегал бы с одного места в другое, точно, как крыса, которую ловят.

— Так ведь он когда из служебного помещения вышел, таким барином был одет, что я даже не узнала его. Вечно в потертом пиджачишке ходит, фартук даже на улице не снимает, а тут солидный такой вышел, костюм, галстук искрой блестит, туфли начищенные сверкают. Так он вышел и в волгу сел за руль — и уехал.

— Ну мы тогда решили понаблюдать. И что думаете? Не только Яша туда заходит, там в столовой не служебное помещение, а какой-то проходной двор. Такие люди туда-сюда шныряют, что закачаешься. И все так хорошо одеты! И женщины нарядные все как с телевизора — и тоже туда шмыгают.

— А я тебе и говорила, публичный дом там устроили, как в заграницах! Вот готова поспорить, как есть публичный дом!

— Спасибо, гражданочки, вы очень помогли! Вам бы в милиции работать!

— А мы там и работали. Сергеевна вон полы мыла, а я дворничихой там же, в отделении!

Поблагодарив старушек, я направился к машине. Николай, ожидая меня, читал газету. Я сел на переднее сиденье и сказал:

— Домой, Коля, на сегодня хватит. Пораньше приеду, хоть с семьей побуду.

Дома было удивительно тихо. Разулся, прошел в ванную, вымыл руки с мылом. Поставил на огонь турку, сварил кофе. Не здорово пить кофе на ночь, но слишком уж захотелось. Только налил кофе в чашку, когда на кухню заглянула Таня со школьной тетрадкой в руках.

— Папа, подскажешь?

— А где мама? — удивился я, так как обычно уроками с детьми занималась она.

— Она заболела…

Оставив на кухне и остывающий кофе, и растерянную дочку, я вихрем метнулся в спальню. Света лежала на кровати с компрессом на голове.

— Что случилось? — на всякий случай почти шепотом спросил я, чтобы не разбудить, если жена спит.

Но Света не спала.

— Голова что-то разболелась, — прошептала она, не открывая глаз. — Попросила девочек не шуметь, может заснуть получится.

— Может, скорую вызвать?

— Да незачем, ничего ж страшного, — Света сняла со лба компресс, бросила его на прикроватную тумбочку.

Взяв оттуда школьный дневник, протянула мне:

— Еще вот полистай Танькин дневник. Думаю, не обрадуешься. И еще тебя в школу вызывают. Причем специально отметили, чтобы пришел именно папа. Ленка там опять отличилась. Я из-за всех этих школьных дел что-то слишком разнервничалась, вот и результат — мигрень. Посплю немного, само пройдет.

Я взял дневник, заботливо укрыл жену пледом и, выйдя из спальни, тихонько прикрыл за собой дверь.

Вернувшись на кухню, я отхлебнул уже остывший кофе. Танечка сидела за столом на табуретке, ожидая меня. Она заметила свой дневник в моей руке и, покраснев, стыдливо опустила голову. Я раскрыл дневник на последнем заполненном развороте. Глянул — и ахнул: в графе «Оценки» столбиком выстроились сплошь тройки, порой даже с минусом.

— Таня, в чем дело? У тебя же отлично всегда было!

— Папа, там уроки сложные. Они английский со второго класса, оказывается, учили. А в старой школе он только с шестого должен был начаться. И математика такая странная. Интересная, вообще-то, и я многое понимаю, но пока не все. А еще вас в школу вызывают.

— Из-за оценок? — уточнил я.

— Не только… Но из-за них тоже, — Таня печально вздохнула.

— Лена, неси-ка и ты сюда свой дневник! — потребовал я у младшей дочери, которая уже тоже заглядывала на кухню, переминаясь на пороге.

Но младшая дочка резко развернулась и убежала, ничего не ответив. Даже непонятно было, собирается ли она выполнять требование отца или нет.

— Сейчас скажет, что потеряла. Она часто так делает, — с удовольствием наябедничала на сестру Таня.

Я покачал головой, встал из-за стола и сам пошел в детскую. Таня потопала следом за мной. Лена сидела на кровати с куклой в руке. Увидев меня, тут же отбросила куклу и сделал вид, что ищет затерявшийся дневник.

Подойдя, я присел на кровать рядом с дочерью.

— Мама болеет, поэтому давай мы с тобой будем разговаривать тихо. Ты поняла меня?

Леночка молча кивнула, насупившись.

— Дневник где?

— Потерялся, — упрямо ответила Леночка.

— Вот, что я тебе говорила! — Таня осуждающе посмотрела на младшую сестру. — Папа, она такого в школе натворила, что мне туда теперь ходить стыдно.

— Ну-ка, рассказывайте.