Телохранитель Генсека. Том 3 (СИ) - Алмазный Петр

— Ну и что вам здесь не понравилось? Все вполне прилично, и вас заодно похвалили. Неужели ревнуете, что Захар Иванович получил заслуженную толику внимания? Он вчера очень грамотно отвечал на вопросы, просто молодец. И общий тон статьи, как я вижу, вполне доброжелательный.

— Я не об этом! — не сдавался Горбачев. — Спрашивается, почему он не согласовал со мной текст интервью? Почему не дал на проверку вопросник журналистов? Почему вообще творится такая самодеятельность?

— Наверное, потому что интервью случилось спонтанно, а вас там не было, — просто ответил Береговой. Он откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Его густые брови сошлись на переносице, лоб прорезала вертикальная морщина. Было заметно, как раздражали его необоснованные наезды Горбачева.

Но Михаил Сергеевич вошел в раж, его несло:

— Это самодеятельность! Это самоуправство! Пока я навожу мосты и обсуждаю серьезные политические вопросы, вы мне палки в колеса вставляете⁈ И не только мне, но и всей миролюбивой политике Советского Союза⁈

— На минуточку… Вы немного забываетесь, Михаил Сергеевич, — Луньков повысил голос. — Захар Иванович — не ваш пресс-секретарь, а член Совета Национальностей Верховного Совета, советский депутат. И может давать подобные заявления и комментарии без вашего личного соизволения.

Горбачев от этих слов немного сдулся. Хотел еще что-то ляпнуть, но промолчал, поняв, наконец, что совершенно никто не сочувствует его «трагедии».

«Ну, это мы еще посмотрим… — прочел я его мысли. — Приедем в Москву, там и выясним, ху есть ху».

Избегая встречаться взглядом с угрожающе хмурым Береговым, он переключился на официантку:

— Девушка! Раиса Максимовна ждет завтрак. Почему вы до сих пор здесь⁈

Официантка извинилась и быстро ретировалась на кухню. Горбачев вышел, качая головой и что-то недовольно бормоча себе под нос.

— Однако… — озадаченно произнес Луньков. — Даже и не знаю, как комментировать такое поведение. А интервью действительно очень хорошее. Не переживайте, Захар Иванович.

— Да я и не переживаю. Не устраивать же скандал в посольстве, — ответил Береговой. — А за свои слова я отвечаю. Ничего против совести не сказал.

— Вот и правильно! — посол поднялся и, ободряюще улыбнувшись, сказал бодрым голосом:

— Ну что, товарищи, у вас сегодня свободный день. До вечера никаких мероприятий. А вылет в Москву только в двенадцать ночи. Как собираетесь провести время? Может быть в музей сходите?

— Обязательно, — оживилась Фомина. — И в Тауэр сходим, и еще много куда. Хочу посмотреть Лондон. Ой, простите, Захар, я и не спросила, а чего бы вам хотелось?

— Да тоже бы посмотрел город, — ответил Береговой.

Собрались быстро. Уже спустя полчаса все стояли в холле. Как ни странно, Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна были тоже там.

Горбачев демонстративно постучал по часам и недовольно покачал головой.

— Минутку внимания, товарищи! — он снова начал «митинговать». — Сегодня, как вы уже знаете, у нас имеется свободное время. И мы с Раисой Максимовной проведем его в музеях и выставочных залах.

— Так мы тоже планируем посещение музеев. Имеет смысл поехать вместе, — предложил я специально, зная, что сейчас Горбачев будет всеми силами пытаться отвязаться от нас. А его супруга, судя по ее кислой физиономии, вряд ли вообще снизойдет до общения с нами. «Колхозники! Неучи! Пустышки, с которыми даже не о чем разговаривать — не тот уровень интеллекта. Какой идиот так подбирает членов делегации? Ни одного ученого, ни одного деятеля культуры и искусства», — думала она.

— Нет-нет, товарищи, — засуетился обеспокоенный Горбачев. — Помимо музеев у нас еще осталось несколько важных деловых встреч…

Он обвел нас взглядом победителя и многозначительно добавил:

— Конфиденциальных встреч. Я полагаю, что вы… м-нэ… товарищ, напомните, как вас?

— Медведев Владимир Тимофеевич, — улыбаясь, напомнил ему.

— Да-да, действительно. Вас ко мне приставил Леонид Ильич. Но я недоволен вашей работой и по возвращении в Москву провентилирую этот вопрос. Так что мы сейчас отправимся сами, в вашем сопровождении я не нуждаюсь.

Я не стал спорить, изобразив покорность. Горбачеву все равно оставалось уже недолго. Прочитал мысли Лунькова — похоже, он тоже считал, что политическая карьера Михаила Сергеевича близится к завершению.

Я смотрел вслед удаляющемуся «Роллс-Ройсу» Горбачевых с улыбкой: уж что-то, а сопровождение у них было что надо! В хвост посольскому автомобилю пристроился мотоциклист в таком знакомом мне шлеме и с фотоаппаратами на груди. Как ищейка, учуявшая дичь, идет по следу, так и Мастерс, почуяв жареную тему, не отступает.

Я заботливо открыл дверь машины перед Фоминой и подал ей руку, помогая усесться.

— А вы разве не с нами? — удивилась доярка.

— Нет. К сожалению, не могу — у меня дела. Иначе я бы с радостью поехал с вами.

Несколько минут постоял у посольства, провожая машины взглядом. Вернулся в свою комнату и запросил разговор с Удиловым. Соединили достаточно быстро.

— Вадим Николаевич, доброго вам дня!

— И вам доброго, Владимир Тимофеевич. Что-то случилось?

— Ничего чрезвычайного. Но необходимо, чтобы по возвращении в Москву нашу делегацию провели не по дипломатическому коридору, а в обычном порядке — с заполнением таможенных деклараций и полным досмотром. Желательно, чтобы специалист был строгий, но справедливый.

— Вам бы все шутить, Владимир Тимофеевич, — ответил Удилов. — Есть причины для такой просьбы?

— Есть. И серьезные. Ради этого досмотра я даже попросил Лунькова под любым предлогом отказать Горбачеву в отправке его багажа дипломатической почтой.

— Ну что ж… Я понял вас.

Все, будем ждать финала интриги.

О намерениях Горбачева по поводу багажа ранее я прочел в его мыслях, потому и предупреждал на сей счет Лунькова. Как оказалось, не напрасно. Вечером, уже собрав вещи и выйдя в холл, случайно захватил конец беседы Горбачева с послом:

— Поймите, Михаил Сергеевич, дипломатической почтой провозят только официальные документы и грузы. Провоз личных вещей дипломатической почтой — это серьезное нарушение. К большому сожалению, я не могу пойти вам навстречу. Как вы представляете себе оформление курьерского листа при наличии в дипломатической почте вашего багажа? Я не могу пойти на это, это серьезное нарушение Венской конвенции о консульских сношениях. Всего доброго.

В пути чета Горбачевых продолжали держаться от нас обособленно. Правда, в самолете вдруг проявили дружелюбие, удивив всех членов делегации и охрану. Подумалось, что парочка что-то планирует, но нет — не прочитал в их мыслях ничего необычного. Просто Горбачеву сейчас казалось, что он поймал Бога за бороду, что весь мир у его ног и будущее безоблачно. Что ж, так бы оно и было, если бы не мое вмешательство.

Я сидел у иллюминатора и смотрел в темноту. Где-то там, внизу, люди живут своей маленькой жизнью, рожают детей, хоронят стариков. Работают, радуются праздникам, горюют над бедами. В большинстве своем они спокойны и счастливы. Хотя бы тем, что их жизнь проста и понятна. Так называемая эпоха застоя — это стабильность и уверенность простого человека в завтрашнем дне. То, чего люди лишились в конце восьмидесятых. Быть недалеким человеком — не беда, и ничего преступного в этом нет. Но когда жизнь миллионов перестает быть простой и катится под откос из-за одного наивного, тщеславного политика и его спесивой бабы (вот даже не стыдно так назвать Раису Максимовну!), то это уже преступление.

В Шереметьево стюардесса, вежливо улыбаясь, пропустила нас на трап. А внизу возле трапа уже ждали два сотрудника в форме таможенников.

— Уважаемые товарищи члены делегации, прошу проследовать на таможенный досмотр. Ручную кладь тоже берите с собой. Мы быстро досмотрим, обычная формальность, ничего экстраординарного.

КОНЕЦ ТРЕТЕЙ КНИГИ.

Продолжение читайте здесь: https://author.today/work/460708