Он вам не Тишайший (СИ) - Шведов Вадим

Ртищев глубоко вздыхает. Он смотрит на исписанный цифрами и схемами листок, а потом на горящие глаза царя. Это безумие. Это немыслимая афера. Это гениально.

— Что…что мне нужно делать? — тихо спрашивает он. Голос его всё ещё дрожит от напряжения, но в нём уже нет страха. Теперь в нём азарт.

— Во-первых, разработать устав банка. Прописать в нём все правила: проценты по вкладам, условия выдачи ссуд, ответственность сторон. Всё должно быть прозрачно и ясно. Чтобы никто не мог сказать, что его обманули. Во-вторых, найти здание в самом центре Москве, в Китай-городе. Прочное, каменное, с хорошими подвалами для хранения денег. Каждый должен видеть, что тут всё надёжно и надолго. В-третьих, начать печатать те самые расписки. Красивые, на хорошей бумаге, с водяными знаками, чтобы их невозможно было подделать. Назовём их банковскими билетами.

— Что за водяные знаки?

— Это специальное изображение или рисунок на бумаге, которое выглядит светлее или темнее при просмотре на просвет. Надо будет заказать в Италии крупную партию, а потом поручить академикам научиться самим такое делать.

Глава приказа ошарашенно слушал, но продолжал записывать.

— А ещё Фёдор Михайлович, — необходимо найти людей. Честных, грамотных, с быстрым умом. Их нужно будет обучить и создать целый штат. Затем мы начнём выдавать жалованье только через банк, заодно рассказывая всем про вклады и их выгоды.

— Это займёт время, государь — неуверенно говорит Ртищев, но уже не в виде возражения, а как реальный прогноз.

— Займёт, а поэтому начинай прямо с завтрашнего дня. В этом году банк должен появиться. А до тех пор постараемся продержаться. Есть у меня ещё пара идей…

Глава 13

Кто ищет, тот всегда найдет

Холодный уральский ветер бьёт по лицу, забирается под одежду, заставляет ёжиться и кутаться плотнее в поношенный плащ. И даже не скажешь, что сейчас лето. Постоянно пасмурно и прохладно. Егор, сын дьяка, сотрудник Государевой Академии наук идёт по каменистой тропе за своим начальником, рослым Богданом. Его ноги ноют от усталости, и каждый камень под сапогами кажется личным врагом. Который уже месяц идут они по этой забытой богом глухомани, что на картах значится как верховья реки Исеть.

Впереди отряда из двух десятков человек, идёт проводник из местных, охотник по имени Канак. Он молчалив и смотрит на нас тяжело шагающих, московских, с плохо скрываемой усмешкой. За нами тянутся: молодой новичок — рудознатец Фёдор, двенадцать стрельцов для охраны и шесть рабочих, устало переругивающихся между собой.

— Егор, посмотри на карту, — хрипло говорит Богдан, останавливаясь и доставая из-за пазухи свёрток с выцветшими чернилами. — Мы должны быть где-то здесь. Эта река…как её…Исеть?

Карта — наше сокровище и одновременно главная насмешка. Нарисована она была лет сорок назад каким-то московским дьяком, который вряд ли сам здесь бывал. Леса изображены схематичными ёлочками, реки — синими змейками, а вместо названий — пустые места или загадочные пометки: «Дикое поле», «Камень», «Угоже». Мы идём почти вслепую.

Разворачиваю холст. Чернила выцвели, линии расплылись. Сравниваю изгиб реки внизу с тем, что вижу вокруг. Холмистая местность, поросшая густым, тёмным хвойным лесом. Скальные выходы серого камня торчат из земли, как старые, гнилые зубы. Река Исеть тут ещё неширокая, но быстрая и холодная, с каменистыми перекатами.

— Кажется, мы здесь, — показываю на пятно, обозначенное как «Камень великий». — Но уверенности нет. Карта слишком стара.

Богдан тяжело вздыхает, и от этого его лицо, обветренное и усталое, кажется ещё более мрачным.

— Опять, кажется. Уже четыре месяца тыкаемся по тайге, словно слепые котята. И ничего. Совсем ничего. Но даю слово, Егор, обратно не двинемся, пока не найдём…

Мы снова продолжаем свой полный трудностей путь. И даже наше снаряжение вместо прежнего восторга теперь вызывает горькую усмешку: компас в деревянном футляре, зрительная труба, молотки, кирки, лопаты, бумаги для записей. Это всё то немногое, за счёт чего мы должны достичь так желаемого результата. Из Москвы уже отправлены три экспедиции. Первая смогла найти железную руду под Тулой. Вторая отправилась в заволжские степи за солью и пропала без вести. Говорят, их взяли в полон степняки. А мы — третьи. Наша задача самая безумная — найти золото.

Бесконечный камень, холодная вода, колючий лес, поганые болота и страшные комары, заедающие до крови…

— Канак! — окликает Богдан проводника ближе к вечеру. — Остановимся здесь. Разобьём лагерь у реки.

Тот молча кивает, осматривая площадку под привал. Рабочие ставят палатки и начинают искать хворост для костра. Служилые берут под охрану стоянку.

Быт, как обычно, убог. Спим на шкурах, едим солонину и сухари, изредка балуясь свежей дичью, которую добывает наш проводник. Холод и сырость составляют нам компанию.

Сегодня вечером у костра особенно тоскливо. Воздух пахнет надоедливой хвоей. Комары продолжают звенеть над головами, норовя залезть в глаза, в рот, под одежду. Руки дрожат. Как же я устал… Мой товарищ по экспедиции, веснушчатый Фёдор, сидит рядом и тычет палкой в огонь. Уже больше недели он в тягостном расположении духа.

— Чего мы здесь ищем, Егор? Облазили десятки ручьёв, промыли сотни лотков грунта. Бесполезно. Может, зря всё это?

— Государь велел, — отвечаю угрюмо. — Его воля — нам закон. Да и Академия…Нам доверили.

— Академия! — фыркает Фёдор. — Кучка сумасшедших и горстка книг. Зря только батюшка настоял, чтобы сюда устроился. Думал, сидят там в тепле и деньги гребут лопатой. А оказалось, только работают с утра до ночи. Ещё и в экспедицию эту отправили. Не думал, что сыну боярина придётся нужду в кустах вместе со стрельцами справлять. Уйду я из экспедиции и Академии тоже.

Я смотрю на его искусанные и исцарапанные руки и такой же, как у меня, потёртый плащ.

— И что ты будешь делать? — спрашиваю тихо. — Вернёшься в Москву и скажешь отцу, что сбежал? Что тебе было тяжело? Он не поймёт, Фёдор.

— Пусть! — вспыхивает он. — Я живой человек! Я устал мёрзнуть, устал есть чёрствый хлеб и солонину, от которой ломит зубы. А злющие комары⁈ Я просыпаюсь каждый день в крови. И этот рыбий жир всё хуже отгоняет мошкару! Комары жрут меня прямо с ним!

Он говорит громко, и несколько стрельцов оборачивается в нашу сторону. Их угрюмые лица ничего не выражают. Служилые привыкли и делают свою работу, а может, просто сильнее нас духом…

— Академия — это будущее, Фёдор, — пытаюсь убедить теперь не только друга, но и самого себя. — Да, сейчас всё трудно. Мы в грязи и холоде. Но мы ищем. Делаем то, чего никто до нас не делал. И составляем нормальную карту, а не эти каракули.

— Золото, — с горькой усмешкой бросает Фёдор. — А есть ли оно здесь вообще? Случайно услышали разговоры туземцев про жёлтый песок и теперь ходим. А сами местные не хотят помогать. Может, и нет его. Мучаемся тут из-за чьей-то глупой болтовни.

Его слова ранят. Такая же мысль стучит в моей голове каждый божий день. А что, если он прав? Может мы зря тратим силы и время? А что вдруг вернёмся ни с чем, и нас ждут лишь насмешки и гнев?

— А если найдём? — говорю я, вопреки собственным мыслям. — Представь только! Золото, которое мы нашли для Руси. Твоё и моё имя войдут в историю. И будут нас знать как тех, кто принёс славу и богатство земле нашей. Разве это не стоит таких усилий?

Фёдор молчит, снова уставившись в огонь. Его злость понемногу уходит, сменяясь унынием. Я кладу руку ему на плечо. Он вздрагивает от неожиданности.

— Потерпи ещё немного, Фёдор. Хотя бы до конца лета. Обещаю, если к первым заморозкам ничего не найдём, я сам пойду к Богдану и скажу, что дальше идти, нет смысла. Ладно?

Он медленно выдыхает и кивает. Мы сидим молча, слушая, как на другом конце лагеря тихо переругиваются рабочие, выясняя между собой, кто должен идти за водой.

Вдруг к нашему костру подходит Канак. Он молча садится на корточки и смотрит на разгорающееся пламя. Чуть позже к нам присоединяется уставший Богдан. Теперь мы вместе глядим на огонь, и каждый думает о своём.