Он вам не Тишайший (СИ) - Шведов Вадим

Стук в дверь вырывает меня из тягостных раздумий.

— Войдите.

Это Ртищев. Фёдор Михайлович выглядит ещё более измождённым, чем обычно. В руках у него куча бумаг.

— Государь, докладываю о первых поступлениях и расходах.

— Садись, Фёдор Михайлович. Говори.

Он садится, тяжело вздыхает и озвучивает положение дел.

— Налоги с бывших белых слобод по Москве и крупным городам пошли. Медленно, с сопротивлением, но пошли. Первая партия — вот сумма. — Он показывает на цифры.

— Неплохо, значит, работу надо продолжать.

— Теперь «Государева Соболиная Компания». Первые крупные продажи меха иноземцам через компанию прошли. Цены почти в четыре раза выше, чем когда они скупали у купцов-посредников.

— Пока только радуешь, Фёдор Михайлович.

— Боюсь, на этом хорошие новости закончились. — Ртищев перелистывает бумаги, и его лицо становится мрачнее. — Расходы ужасающие. Содержание первых трёх солдатских полков и одного рейтарского, которые формирует Юрий Алексеевич…только жалование, обмундирование и провиант на первый месяц…- Он тычет пальцем. — Цифра съедает почти весь доход от соболей и значительную часть налогов от слобод.

— Хм…Что-то армия на самом деле дорого нам выходит.

— Есть возможность уменьшить расходы.

— Да? И как же?

— Можно сократить траты на Академию наук. Расходы на её содержание ужасающие. Приказано удовлетворять любые их запросы, но эти учёные совершенно не знают меры. Тратят невероятные суммы. Я посмотрел на их сметы. Они только каких-то огромных печей в специальных помещениях уже больше десятка понастроили, а ещё под сотню просто снесли как неудавшиеся, дорогое иноземное оборудование выписывают, книги всякие. Заставили площадь Академии из-за своих опытов почти втрое увеличить. Это я не говорю о том, что вся Россия уже знает об огромных жалованиях учёных. Будто те бояре какие! К ним очередь на работу из всех концов страны выстраивается. Говорят, даже пришли какие-то иноземцы! Иван Милославский немыслимые экзамены придумал для прибывающих. Опять же, не умаляю заслуг Академии, но это перебор. Их траты уже достигли уровня государева приказа, а что дальше будет?

— Ладно, про академиков я и сам слышал. Ограничь им расходы на уровень военного ведомства.

— Чего? Но государь, это ведь очередное увеличение трат.

— Знаю, но Академия пока даёт результат. Благодаря её работе Россия может выйти из отсталости.

— Но деньги, государь. Их ведь нет…

Смотрю на усталое и озабоченное лицо Ртищева и понимаю, что тот прав. Денег нет. Всё, что удалось выжать с белых слобод и от монополии на мех, тут же уходит на армию, дороги и безумные, но такие необходимые проекты Академии наук. Что делать? Траты будут продолжать расти и скоро достигнут критического уровня. Все начинания рухнут как карточный домик, и реальность растопчет меня самого. Но внезапно в голове мелькает мысль, знакомая каждому человеку XXI века в моменты острой необходимости.

— Денег нет, — подтверждаю, и мой голос звучит спокойно. — Значит, их нужно занять.

Ртищев смотрит на меня удивлённо.

— Занять? Алексей Михайлович, у кого? — Голос главы Большого прихода срывается на хрипоту. — Голландцы? Англичане? Вряд ли дадут. А если и согласятся, то заломят такие проценты, что наши внуки расплачиваться будут. А главное — это время! Не месяцы, а годы переговоров! А у нас времени нет! Крымчаки, того гляди, набегут, а солдатам жалованье платить нечем.

— Ты прав, Фёдор Михайлович. Занимать напрямую — глупость. Сразу поставим себя в положение просителя и слабого должника. — Встаю и делаю несколько шагов по кабинету. — Поэтому мы займём у самих себя.

Ртищев замирает. Он медленно моргает, пытаясь переварить эти слова. Но потом качает головой, окончательно сдаваясь.

— У самих себя? Государь, я…не совсем понимаю. У кого именно? Казна пуста. У бояр? После подавления бунта? Не дадут они, а если и захотят, то начнут выдвигать особые требования.

— Так делать тоже не будем. Правильно говоришь, знать сразу начнёт ставить неприемлемые условия.

— Но как?

— Мы создадим банк.

В горнице на миг устанавливается тишина. Ртищев, конечно, слышал краем уха это слово. Что-то итальянское, венецианское. Какие-то конторы менял и ростовщиков.

— Банк? — переспрашивает Ртищев и в его голосе сквозит неподдельный ужас. — Государь, вы предлагаете ростовщичество? Под государственные проценты? Да святейший патриарх…

— Перестань, — мягко, но твёрдо обрываю его. — Перестань думать древностью. Я предлагаю не грех, а инструмент.

Хватаю со стола чистый лист бумаги и перо. Фёдор Михайлович подходит ближе.

— Мы создаём учреждение. Назовём его, например, Государственный Казённый Банк. Он будет подчиняться лично мне и тебе, как главе Большого прихода. Его задача — привлекать вклады.

— Вклады? — переспрашивает Ртищев, всё ещё ничего не понимая.

— Да. Любой человек — купец, ремесленник, даже зажиточный крестьянин может принести в этот банк свои деньги на хранение. И не просто отдать на хранение, как в сундук, а дать нам в рост. Мы будем платить ему за это проценты. Скажем, пять процентов годовых.

Лицо Фёдора Михайловича вытягивается. Он представляет себе толпу московских купцов, несущих мешки с золотом в казну, чтобы… получить ещё больше золота. Картина кажется ему бредовой.

— Они не поверят. Подумают, что это ловушка и государство просто конфискует их деньги.

— Поэтому мы не будем конфисковывать! — Хлопаю ладонью по столу. — Напротив. Дадим им железные гарантии. Каждый вкладчик получит от нас красивую, с печатями расписку. В ней будет чётко написано: такой-то внёс такую-то сумму. Банк обязуется вернуть её с процентами через оговорённый срок. Эти расписки можно будет предъявить в любом отделении банка.

— В любом…- Ртищев впадает в ступор. — А где будут эти отделения?

— Сначала в Москве. Потом — В Нижнем Новгороде, Казани, Архангельске. Во всех крупных городах, где есть торговля и деньги. Мы создадим сеть. Единую банковскую систему.

Говорю и вижу, что до Ртищева упорно не доходит. Застрял чиновник в старых представлениях. Надо менять тактику.

— Слушай, Фёдор Михайлович. Ты же умный человек и знаешь цифры. Где сейчас лежат основные деньги? Не в казне. Они осели в сундуках у купцов, в монастырских кладовых, в подвалах у скупых бояр. Мёртвым грузом лежат. Не работают. Мы же это поменяем! Предложим людям не греховный рост у частного ростовщика, а честный, государственный процент. Безопасно, надёжно, под царское слово. Они понесут нам деньги, и у нас появятся капиталы. Огромные капиталы.

Делаю паузу и смотрю Ртищеву прямо в глаза.

— А потом мы эти деньги будем одалживать. Не им самим — это глупо. Будем одалживать их себе. Государству. На те же самые проценты. Для устройства мануфактур, на содержание армии, на строительство дорог. И будем одалживать себе под меньший процент, чем мы платим вкладчикам. Разница — это доход банка. Понимаешь? Деньги начнут рождать новые деньги.

Фёдор Михайлович молчит. Он щурится, и в его голове, привыкшей к прямолинейным статьям дохода и расхода, медленно, со скрипом, начинает выстраиваться новая, невероятная конструкция. Глава приказа представляет себе поток монет. Не разовый налог, а непрерывный поток. Казна в этой картине не просто получает деньги, — она становится сердцем, которое гонит кровь по финансовым жилам страны.

— Но… — находит он в себе силы возразить. — А если все вкладчики разом придут и захотят забрать свои деньги? У нас же не будет всей суммы на руках. Мы её будем тратить.

— Верно, — киваю. — Поэтому не будем тратить всё. Создадим резерв. Например, будем хранить в сундуках банка четверть всех поступлений. Остальное — в дело. И люди должны знать, что банк — это надёжно. Что за ним стоит государство. Царь. Я и моё слово.

— И главное, Фёдор Михайлович. Так мы будем зависеть только от самих себя и от доверия народа. Это ли не лучшая основа для силы?