Другая жизнь. Назад в СССР. - Михаил Васильевич Шелест
- Я почти ничего не помню, - сказал я. – Совсем ничего.
- Я тебе всё дам, только раскачаем твои процессоры.
- Что такое «поцессор»?
- Процессор – это то место в голове, которое я называю нейроном. Это сгусток человеческой плоти с удивительными свойствами сохранять и обрабатывать информацию. В моём времени создали такие мелкие-мелкие радиодетали и собрали их на пластинке кремния. Как сейчас делают кремниевые или германиевые транзисторы. Знаешь как они работают? Отец тебе рассказывал.
- Не помню.
- А теперь?
- Теперь вспомнил. Пэ эн переход… Что это такое?
- Не важно пока. Видишь, как у нас хорошо всё движется. Память я тебе верну, но только если ты начнёшь сам прокачивать свои процессоры. Согласен работать?
- Согласен, конечно. Я уже начинаю понимать, что в то состояние мне не вернутся. А там было так хорошо…
- Э-э-э… Ты, это… Не впадай в ступор. Ты существовал под наркотиками, которые подавляли в тебе все жизненные функции. Понимаешь? Жизненные! Ты должен жить! Жить намного интересней, поверь мне. Мир прекрасен и удивителен. В нём есть такие же люди и общение с ними приносит человеку эмоции.
- Хе-хе… Правда не всегда положительные эмоции. Но в этом тоже есть своя, э-э-э, мировая идея. На борьбе противоположностей основан процесс изменения мира.
- Ничего не понял.
- А ты думай-думай… Это и есть почва для ума, в которой прорастут твои мысли.
Пока мы с «внутренним голосом» общались, отец обошёл моё ложе и принялся за мою левую сторону тела. Он промассировал руку и ногу, посгибал и поразгибал ии во всех суставах, помассировал мою тощую, как оказалось грудь с полностью атрофированными мышцами, и с помощью санитара перевернул меня на живот, убрав подушку и позволив моей олове лечь в отверстие для лица.
Мне уже удавалось чувствовать почти все участки тела. Это моё второе я посоветовало мне концентрироваться на периферии, просто представив своё тело по тем участкам, которые я чувствовал.
- Там, Миша, тоже есть нейроны и вот их тебе и надо увидеть. Или представить.
- Как я их могу представить, если я их никогда не видел? – спросил я.
- Сейчас покажу. Те, с которыми у тебя есть связь, ты можешь и почувствовать и увидеть, но только изнутри. Это, как космос. Как космическая галактика. Или, вернее, туманность. Есть такая туманность «Тарантул». Она находится в созвездии Золотая Рыба и принадлежит галактике-спутнику Млечного Пути — Большому Магелланову Облаку. Это обширная область ионизированного водорода, где происходят процессы активного формирования звёзд. Вот и у тебя, Миша, сейчас формируются такие туманности, а в них формируются звёзды с настоящими планетными системами.
- Ой, вот тут ты загоняешь! – мысленно скривился я.
- Но ведь красиво же?
- Красиво, не спорю. Но не реалистично. Давай ближе к правде.
- Смотри тогда, - пожал плечами мой визави и я почувствовал, как у меня дрогнули плечи.
Отцовские руки остановились и прикоснулись к моим плечам и стали их массировать с обеих сторон. А я увидел его ступни ног, вставленные в старенькие, знакомые мне с детства, домашние тапочки и серые брюки в мелкую ёлочку. Вспомнил и у меня снова потекли слёзы.
Я видел, как они капали между носков тапочек и собирались в небольшую лужицу.
- Это хорошо, - послышался внутренний голос. – Эмоции – это хорошо.
- Оставь свои комментарии при себе, - сказал я.
- Молчу-молчу-молчу, - проговорило «оно».
Я уже начинал вспоминать, кто оно, такое это «оно». Ко мне стала возвращаться его память. И она была намного «чище», чем в тот раз. На неё не накладывалась моя память и не давала эффекта «раздвоения» личности. В принципе, как я уже стал понимать ещё до моего попадания в комму, наши жизни практически совпадали до момента утопления Женьки Дряхлова. В моей жизни он выжил, а в его – он погиб.
Увидев его жизнь дальше, я не стал в ней копаться, хотя и она и его (мои) навыки тоже были «видны» чётче. Стали видны даже те его знания, которые были скрыты слоями более новых. Я теперь видел то, что он когда-то знал, но к концу жизни забыл. Например, тот же английский, высшую математику, сопромат. Теперь он мне был ни к чему, но ведь пригодится же когда-нибудь.
А вот то, что пригодится весь школьный курс – это я знал наверняка. Ведь мне теперь предстоит либо оставаться на второй год в девятом, либо сдавать его экстерном летом. Время ещё было, но нужно было срочно реабилитироваться.
А вот моей памяти, с семьдесят третьего по конец семьдесят шестого у меня не было. Но с этим можно было жить. Кхм! Нужно было жить. Тем более, что она подменилась моей второй памятью. Вместе со школьной программой.
Сконцентрировавшись на ощущениях тела, я представил себе паукообразную звёздную туманность на том месте, где пальцы отца аккуратно разминали мою исхудалую плоть. И представил, как эта туманность создаёт новые звёзды, выкристаллизовывая их из себя. Их было очень много, таких туманностей, которые посылали друг другу сигналы, перебегающие от звезды к звезде, от нейрона к нейрону, как электрические импульсы. А что я ещё мог представить? К моему удивлению, ощущения от отцовских поглаживаний усилились и стали передаваться дальше по всей площади тела. То есть, я стал чувствовать уже «размятые» участки.
- Молодец! – похвалил меня мой второй «Я». – Но это только начало. Потом от кожных рецепторов перейдёшь к нервам сгибателей и разгибателей. Но пока занимайся восстановлением чувствительности кожи.
- Спасибо, Василий Михайлович, - услышал я мужской голос врача. – Шли бы вы домой. Наши девочки приберут за ним, помоют, постригут волосы и ногти. Вы и так очень много сделали для сына.
- Это не много, - услышал я голос отца и узнал его, благодаря чужой памяти. – Это нормально.
- Ступайте-ступайте. Уже поздно, а вам ещё на работу.
Глава 12