Тени зимы (СИ) - Волков Тим

— Что вы там ищите?

— Ответы.

— Какие еще ответы.

— А вот эти, — Иван Палыч подошел к самому краю поляны, к старой, полузасохшей сосне, и указал на землю у ее корней. — Смотрите.

Красников нахмурился, подошел ближе. В сером утреннем свете было видно, что мох и прошлогодняя хвоя здесь были сильно примяты. Но не беспорядочно, а тремя четкими, глубокими вмятинами, образующими треугольник.

— Это что? След от походного таганка?

— Нет, — Иван Палыч присел на корточки. — След от сошки. Пулеметной. — Он провел рукой над примятой хвоей. — Он стоял здесь, прикрывая подход к избушке с самой выгодной позиции. Видите? Отсюда простреливается вся поляна и начало тропы, по которой мы вышли.

Он поднял голову и посмотрел на Красникова.

— Его установили здесь заранее. Не в спешке, не когда уже услышали нас. Место выбрано идеально.

— Смотрите! — один из милиционеров, осматривавший опушку, резко замер и показал рукой в густые заросли папоротника чуть в стороне.

Красников и Иван Палыч подошли, готовясь к новому бою. Но то, что они увидели, заставило их замереть.

В пяти шагах от примятого мха, в оборудованной ямке, лежал пулемет «Льюис». Его ствол был направлен прямо на тропу, по которой они только что вышли. А рядом, в неестественной позе, раскинув руки, лежал человек в потрепанной шинели. Его лицо, обращенное к серому небу, было искажено гримасой боли и удивления. На нем не было ни единой раны.

— Что за черт? — прошептал Красников, озираясь в поисках засады. — Призрака что ли увидел?

Иван Палыч, не раздумывая, подошел и опустился на колени рядом с телом. Пальцы принялись выискивать пульс. Его не было. Затем доктор осторожно приоткрыл веки, осмотрел зрачки.

— Никакой борьбы, — тихо проговорил он, поднимаясь. — Ни следов насилия, ни крови. Он просто… умер. Судя по окоченению, несколько часов назад. Еще до рассвета.

— Умер? От чего? — недоверчиво спросил Красников.

Иван Палыч разжал пальцы мертвеца. В одной руке тот сжимал рукоятку пулемета, в другой — пачку дешевых, самокрученных папирос. Доктор покачал головой, его лицо было серьезным.

— Предположу, что инфаркт миокарда. Острый. Сердечный приступ. Видите позу? Характерное для такой смерти выражение лица — внезапная, кинжальная боль. Он даже крикнуть не успел. Просто рухнул здесь, на своем посту. Разгульная и нервная бандитская жизнь дали свой результат.

В воздухе повисло тяжелое молчание. Милиционеры переглядывались, не веря своему счастью.

— Значит… — медленно начал Красников, осознавая весь ужас и всю нелепость ситуации. — Значит, их план был именно таким. Один человек с пулеметом на фланге. Он должен был дать по нам длинную очередь, когда мы выйдем на поляну и сосредоточимся на штурме избушки. А те трое из дома… они были просто приманкой. Они отвлекали нас, чтобы пулеметчик мог спокойно скосить нас всех.

Он посмотрел на мертвое лицо бандита, и по его спине пробежал холодок.

— Если бы не этот сердечный приступ… — он не договорил, но все и так поняли. Они все, включая его самого и Ивана Палыча, сейчас лежали бы здесь же, простреленные навылет.

— Поэтому они и ушли, — кивнул Иван Палыч. — Они ждали команды, ждали очереди пулемета. Но ее не последовало. Они поняли, что что-то пошло не так. И решили не рисковать. Демонстративно отстрелялись и отступили. Они до сих пор не знают, что их главный козырь… просто скончался от разрыва сердца.

Красников тяжело выдохнул. Чудом выжили в ловушке, которая должна была стать для них могилой. Он с отвращением посмотрел на мертвое тело пулеметчика, этого несостоявшегося ангела смерти, спасшего их своей собственной кончиной.

— Значит, Хорунжий не просто знал о нас. Он подготовил нам настоящую мясорубку, — задумчиво прошептал он. — А мы, как слепые котята, полезли прямиком в пасть.

— Не корите себя, Виктор Степаныч, — тихо сказал Иван Палыч, всё ещё всматриваясь в чернеющий за поворотом лес, куда скрылись бандиты. — Они учли всё. Кроме одного — шаткости человеческого здоровья.

В этот момент из хижины, тяжело дыша, выскочил коренастый милиционер. В руках он сжимал не только смятые бумаги, но и небольшой, испачканный сажей клочок.

— Товарищ начальник! Вот, еще нашёл… — он протянул листок Красникову. — Это же ваш почерк?

Красников схватил бумажку. Это был обрывок служебного бланка уездной милиции. На нём, торопливым, но знакомым почерком, было нацарапано всего несколько слов: «… операция по Хорунжему. Завтра на рассвете».

Лицо начальника милиции стало абсолютно белым, белее утреннего тумана. Он медленно поднял глаза на Ивана Палыча.

— Это… это моя записка, — выдавил он. — Я вчера… перед тем как к тебе идти, набросал план… так, для себя… в участке. Он лежал у меня в ящике стола. На замке. Имею привычку делать записи, чтобы не запутаться… Как же это так… Кто…

— Крыса, — холодно ответил Иван Павлович. — Которая завелась у вас в участке.

Глава 13

Прошло несколько дней, насыщенных тревожным, лихорадочным ожиданием. В Зарном, казалось, воцарилось спокойствие, но под тонкой коркой обыденности клокотала тревога. Особенно это было заметно в милицейском отделе. Красников, осунувшийся и постаревший за эти дни, проводил бесконечные совещания за закрытыми дверями, пытаясь вычислить предателя. Под подозрением оказался каждый, кто имел доступ к его кабинету: от уборщика до дежурных по участку. ШепоткИ и косые взгляды отравляли атмосферу в милиции, сея семена взаимного недоверия.

А в это время в только что созданном уездном отделе ЧК, разместившемся в двух комнатах бывшего купеческого особняка на Вишневой, царила иная, деловая суета. Алексей Николаевич Гробовский, восстановленный в правах и благодаря протекции Бурдакова получивший новое назначение, примерял на себя кожаную куртку чекиста. Рядом с ним, за другим столом, обложенный папками, сидел его новый напарник — Аристотель Субботин. За работу принялись с энтузиазмом, принялись составлять списки, изучать старые уголовные дела, выискивая связки между уголовниками и политическими противниками новой власти. Гробовский, с его сыскным опытом, чувствовал себя здесь как рыба в воде.

Больница… Именно туда, в палату к Аглае, вечером пятого дня после операции заглянул Иван Палыч. Обстановка здесь была островком хрупкого, выстраданного покоя.

— Ну как мои пациенты? — спросил он, подходя к кровати.

Аглая, все еще бледная, но с уже проступившим на щеках румянцем, улыбнулась ему. В ее глазах светилась усталая, но безмерно счастливая нежность. Рядом, в аккуратно сколоченной колыбели, посапывал, закутанный в пеленки, ее сын.

— Лучше, Иван Палыч, гораздо лучше, — тихо ответила она. — Боль почти ушла. И сил прибавилось. Уже даже вставать пробовала сегодня, с помощью Глафиры.

— И очень зря! — напустил на себя строгость доктор, проверяя пульс. — Никаких геройств! Покой и еще раз покой. Организм перенес колоссальный удар. — Он перевел взгляд на ребенка. — А этот богатырь?

— Кушает хорошо, спит… Алексей вчера заглядывал, на руках держал, — голос Аглаи дрогнул. — Говорит, работа у него новая появилась, важная… В ЧК.

Иван Палыч кивнул, отводя глаза. Он понимал, какая тревога гложет молодую мать. ЧК — это не земская управа, не администрирование.

— Алексей Николаевич человек бывалый, себе на уме, — успокоил он ее, больше, впрочем, себя. — Справится. А тебе, Аглаюшка, думать нужно только о сыне. Скоро домой поедете.

Он поправил одеяло, еще раз взглянул на спящего младенца и вышел из палаты, оставив их вдвоем в теплом круге света от керосиновой лампы. Двинул в другую палату, где лежал еще один больной.

Милиционер Сашка Ефремов, несмотря на бледность и тени под глазами, увидев доктора, оживился.

— Ну что, герой, как самочувствие? — спросил доктор, подходя к кровати.

— Терпимо, Иван Палыч… — голос Сашки был слабым.

— Болит?

— Нет.

— Не верю! — притворно сурово Иван Павлович. — Укол морфия тебе еще утром делали, действие обезболивающего уже прошло — наверное вовсю сводит?