Тени зимы (СИ) - Волков Тим

Гладилин достал из внутреннего кармана пиджака листок телеграфной ленты и, поправив пенсне, поднял руку, призывая к тишине.

— Дорогие молодожены! Товарищи! — его голос прозвучал громко и отчетливо, словно на митинге или партийном собрании, и так же сухо. — Позвольте мне зачитать вам телеграмму, полученную из Москвы! От заведующего медико-санитарным отделом Моссовета товарища Николая Александровича Семашко!

В зале замерли. Получить весть из Москвы, да еще от члена Моссовета, было событием невероятным. Зааплодировали. Но Гладилин вновь постучал по стакану, прося тишины. Зачитал:

— «Москва. Моссовет. Товарищу Петрову Ивану Павловичу, земскому врачу села Зарное. Примите мои сердечные поздравления с бракосочетанием. Ваш самоотверженный труд на благо здоровья трудящихся в столь сложных условиях является лучшим примером для всех медиков республики. Желаю вам и вашей супруге, Анне Львовне, личного счастья, крепкого здоровья и новых успехов в вашей важнейшей работе. С товарищеским приветом, Н. Семашко».

В зале разразились аплодисменты. Иван Павлович, смущенно улыбаясь, пожал руку Гладилину. Быть отмеченным лично наркомом — это было больше, чем просто поздравление, это была высочайшая оценка.

— Но и это еще не все! — продолжил Гладилин, с торжествующим видом вынимая из-под стола небольшой, но увесистый ящик. — От лица уездного исполкома и лично товарища Семашко, который озаботился этим вопросом, прошу принять этот скромный, но, уверен, необходимый вам дар!

Он вручил ящик ошеломленному Ивану Павловичу. Тот распахнул крышку. Внутри, аккуратно уложенные в стружке, лежали новенькие, сверкавшие хромом хирургические инструменты: скальпели с разными лезвиями, зажимы, пинцеты, несколько игл-реверсо и даже небольшой, но грозный на вид костоправный инструментарий. В условиях тотального дефицита это было сокровищем, дороже любого золота.

— Это… это же целое состояние, — прошептал Иван Павлович, с благоговением касаясь идеально отточенного лезвия.

— Моссовет распорядился выделить для вас личный набор из трофейных немецких запасов, — с гордостью пояснил Гладилин. — Чтобы вы и дальше могли спасать жизни, товарищ Петров. На благо новой, советской медицины!

— Ну, разве это подарок для молодоженов? — недовольно протянул кого-то из гостей, явно не понимая всей его ценности. — Что им, скажете, в первую брачную ночь делать со всеми этими железяками? Скальпелем любоваться? Да и в комнату вместо вазы не поставишь.

— Поверьте, это ценнее вазы! — попытался объяснить Иван Павлович, но его перебили.

— Одними пинцетами сыт не будешь! И жене шубку на скальпели не купишь!

В зале снова рассмеялись. Гладилин поднял руку, восстанавливая тишину.

— Спокойно, товарищи! Я сказал — это не всё!

Он снова засунул руку в свой бездонный портфель и на этот раз извлёк два аккуратных, плотно упакованных свёртка, перевязанных простой бечёвкой.

— Основной подарок — от Моссовета. А это, — он торжественно протянул по свертку Ивану Павловичу и Анне Львовне, — скромный дар от уисполкома. Учитывая, так сказать, реалии момента.

Иван Павлович развязал бечёвку. В его свёртке лежала пара добротных шерстяных носков грубой вязки, но тёплых и прочных, и… небольшая, тщательно упакованная плитка настоящего шоколада. Там же, под шоколадкой, лежала пачка денег. Достаточно приличная сумма.

Иван Павлович вопросительно глянул на Гладилина.

— Бери-бери, — шепнул тот. — Это мы ребятами скинулись. На первое время хватит — и вазу купишь, и кровать, и что нужно для молодой семьи. Во втором свертке тоже деньги. От Семашко. Он тебя все задобряет и к себе зовет.

— Спасибо! — так же тихо ответил Иван Павлович, пораженный таким подарком.

— Чего там? — загалдели заинтересованные гости.

— Носки — чтобы ноги доктора в дальних выездах были в тепле, — с достоинством пояснил Гладилин. — А нитки и иголки — чтобы Анна Львовна могла штопать ему эти носки и шить одежду будущему поколению советских граждан! — он многозначительно посмотрел на молодых, и по залу прокатился одобрительный гул. — А шоколад… чтобы жизнь ваша, несмотря на все трудности, хоть изредка, но была сладкой.

Про деньги остальным гостям ничего не сказал. Впрочем, и это было одобрено присутствовавшими и все принялись кричать «Горько!».

Веселье в школе достигло своего пика. Гармонист, раскрасневшийся, вытирал пот со лба, отыграв очередную плясовую. Гости, хмельные и радостные, подпевали, стуча ложками по столам. Молодожены, сияющие, принимали поздравления. Никто, кроме Гробовского и Ивана Павловича, не заметил вдруг запозднившегося гостя — взмыленного красноармейца, явно чем-то напуганного. Его глаза метались по залу, выискивая кого-то в толпе.

Сердце Ивана Павловича сжалось. Весть, принесенная ночью на праздник, никогда не бывала доброй. Он, не привлекая внимания, сделал несколько шагов назад, будто поправляя воротник сорочки, и двинулся к выходу. Почти одновременно с ним, из другого угла зала, так же незаметно от стола отделился и Виктор Красников. Их встревоженные взгляды пересеклись — они оба поняли друг друга без слов.

У дверей, в пронизывающем холодном сквозняке, солдат, тяжело дыша, отдал честь.

— Товарищ начальник… Доктор… — он сглотнул, пытаясь выровнять дыхание. — Беда… В гостинице… Того милиционера, Сашку Ефремова, который раненый в руку был… которого вы лечили…

— Ну? — в нетерпении воскликнул Иван Павлович.

— Нашли… Убитым. Задушили.

Глава 14

Угловой, самый дальний по коридору, номер. Распахнутая настежь дверь, за которой виднелась железная койка и набитый соломой матрас, застеленный серой простыней, и казенное солдатское одеяло. Убитый милиционер, в сорочке и теплых, с завязками, кальсонах, лежал на спине, раскинув в сторону руки. Лежал как-то косо, чуть ли не поперек койки. Одеяло сползло, подушка валялась рядом, на дощатом полу, застеленном выцветшими домоткаными дорожками.

— Да уж, не «Англетер», — хмыкнув, Красников отогнал столпившуюся у дверей прислугу. — Сейчас дадите показания! Товарищ Лаврентьев, займитесь. А ты, Прохор, осмотри двор да поговори со сторожем.

— Есть! — кивнув, Деньков исчез в коридоре.

Туда же ушел и Лаврентьев, громкий голос его разбудил всех постояльцев, как постоянных, так и временных, приезжих.

— Ну? Что скажет доктор?

— Асфиксия, — Иван Палыч оторвался от трупа. — Удушение. Судя по всему, подушкой и задушили. Хотели во сне, да не получилось. Убитый проснулся, и какое-то время пытался сопротивляться… Правда, недолго.

— Хм… — взяв подушку, Красников внимательно осмотрел ее, даже зачем-то понюхал. — Ого! Кажется, женскими духами пахнет. Иван Палыч, понюхай-ка!

— Хм… точно — духи, — шмыгнув носом, согласно кивнул доктор. — Хоть и не сильный аромат, но — да, чувствуется.

Красников задумчиво погрыз ноготь:

— Что же его, женщина, что ли? Эх, Сашка, Сашка…

— Женщина? Вряд ли, — покачал головой врач. — Разве что очень сильная. Ефремов парнем был не слабым. Хоть и после операции, а все же… Нет, вряд ли женщина… Скорей, здоровенный такой бугай! Обрати внимание, Ефремов не ножом зарезан, а задушен подушкой. Что мешало просто ножом пырнуть?

— Действительно — что? — Виктор уселся на колченогий стул и вдруг всплеснул руками. — Кровь! Крови он побоялся, вот что. Ножом аккуратно пырнуть, это, брат, не каждый сумеет! Кровь может на руках, на одежде остаться. А вдруг кто заметит? Тут же тебе не квартира — гостинца, трактир. Народу хватает. Та-ак…

Вытащив из кармана часы, Красников почесал затылок:

— Та-ак… Сейчас ровно два часа ночи. Где-то около часа сосед Ефремова обнаружил труп, и сразу сообщил красногвардейцам…

— А что сосед-то так припозднился? — как бы между прочим, уточнил доктор.

Иван Палыч, конечно, не имел права вмешиваться в расследование или что-то там уточнять, но он все же чувствовал, что это дело касается многих, в том числе — и его самого, и его молодой супруги. А поэтому — хотел быть в курсе!