Император Пограничья 12 - Евгений И. Астахов

Главное, эффект от рекламы превзошёл все ожидания.

Первый звонок раздался на следующее утро после публикации. Воевода Карасёв из деревни Липки, что в тридцати километрах к югу. Мужик лет пятидесяти, судя по голосу — усталый и измученный.

— Маркграф Платонов? Видел вашу… рекламу. Впечатляет. У меня триста душ под началом, треть молодёжи Бездушные выбили за последние пять лет. Владимир обещает помощь, но дальше обещаний дело не идёт. Зато налоги собирают исправно. Может, встретимся, обсудим… сотрудничество?

За Карасёвым последовали другие. Боярин Мельников из Собинки — у него почти тысяча подданных, собственная дружина из сотни бойцов, но против Кощея даже они бессильны. Боярин Лисицын из Костерёва — пятьсот человек, неплохие охотники, но нет ни оружия, ни подготовки для серьёзных угроз. Воевода Рожков из Уршельского, что лежало достаточно близко к Мещёрскому капищу.

За неделю я встретился с двенадцатью местными правителями. Некоторые приезжали лично — хотели своими глазами увидеть человека, убившего двух Кощеев. Другие присылали доверенных лиц. Картина везде была одинаковой до удручающего однообразия.

Владимирское княжество, формально их сюзерен, выжимало из подвластных территорий последние соки. После смерти князя Веретинского и прихода к власти Сабурова поборы только усилились. Новый правитель пытался залатать дыры в казне, образовавшиеся после безумных трат покойного князя. При этом реальной защиты от Бездушных центральная власть не предоставляла — отряды Стрельцов сидели в городе, а деревни выживали как могли.

Боярин Мещагин, приехавший лично из Вышманово, рассказал показательную историю:

— В прошлом месяце на мою усадьбу напала стая Трухляков. Двадцать тварей, представляете? Мы отбились, потеряли троих охотников. Отправил гонца во Владимир с просьбой о помощи — мол, гнездо где-то рядом, нужно зачистить. Знаете, что получил в ответ? Счёт на «экстренный оборонный налог» — три сотни рублей. За защиту, которую так и не предоставили!

Я слушал их жалобы и видел возможность. Хаос после смерти Веретинского создал вакуум власти. Сабуров то ли был слишком слаб и нерешителен, то ли просто не имел возможности полноценно контролировать окраины княжества. Местная аристократия искала новую точку опоры, кого-то, кто даст реальную защиту, а не только собирает подати.

Моё предложение было простым. Формально — договоры о взаимопомощи и защите. Фактически — вассальная присяга. Они признают мой сюзеренитет, я обеспечиваю защиту от Бездушных. Никаких дополнительных поборов сверх десятины на содержание общей дружины. Взамен — отряды быстрого реагирования, обученные инструкторы для местных ополчений, оружие со скидкой из Угрюмых Арсеналов.

Воевода Карасёв первым поставил подпись под договором. За ним — Лисицын и Рожков. Боярин Мельников колебался два дня, но когда услышал, что соседи уже под моей защитой, тоже согласился. К концу недели у меня было четыре подписанных договора и ещё пять правителей в раздумьях.

Официально для Владимира это были всего лишь соглашения между соседями о взаимной поддержке. Но я-то понимал — это первые камни в фундаменте моего будущего княжества. Каждое новое поселение под моим крылом расширяло границы реальной власти Марки Угрюм. В какой-то момент эти договоры превратятся в нечто большее. Люди пойдут за тем, кто их защитил, а не за тем, кто только собирал налоги.

* * *

Вечером фон Штайнер наконец открыл дверь своей комнаты. Помощник архитектора явился в мой кабинет с коротким сообщением: «Пруссак просил передать, что готов представить проект». Я собрал всех, кого посчитал нужным: — Белозёрову, Василису, братьев Кудряшовых, старика Седакова, Зарецкого, Арсеньева, отца Макария и Черкасского. Мы разместились в просторной гостиной гостевого дома.

Архитектор вошёл последним. Семь дней затворничества оставили след — щёки впали, под глазами залегли тёмные круги, костюм висел мешком на похудевшей фигуре. Но глаза… В них горел огонь творца, завершившего главный труд. Я не сомневался, что загляни в его комнату, увижу настоящий хаос — чертежи покрывающие не только стол, но и пол, стены, даже подоконник. Эскизы, расчёты, схемы — сотни листов, исписанных мелким почерком.

— Господа, — начал фон Штайнер хрипловатым от долгого молчания голосом, — я создал не просто академию. Я создал город в городе.

Он развернул на столе огромный лист — генеральный план всего комплекса. Пятнадцать зданий, расположенных с немецкой педантичностью и римским величием. В центре — главный учебный корпус, массивное трёхэтажное здание с центральным залом под куполом. От него, как крылья, расходились четыре факультетских корпуса, соединённых крытыми галереями.

— Библиотека, — архитектор ткнул пальцем в здание с полукруглой пристройкой, — три этажа, просторные читальные залы, хранилище на сто тысяч томов. Здесь — лаборатории для алхимиков и артефакторов, стены усилены, чтобы выдержать взрывы неудачных экспериментов. Общежития — четыре корпуса, восемьсот студентов и двести преподавателей разместятся с комфортом. Административный корпус, трапезная на тысячу человек, спортивные площадки…

Полина наклонилась над планом, рассматривая детали.

— Какая красота! Фронтоны, пилястры, скульптурные композиции… Это настоящий дворец науки!

Василиса нахмурилась:

— Не слишком ли? Это учебное заведение, а не Версаль. Все эти завитушки, карнизы, барельефы — они же удорожают строительство в разы.

Фон Штайнер выпрямился, в глазах вспыхнул знакомый фанатичный огонь. Он почти рявкнул:

— Никаких бетонных коробок! Никакой Kastenpest!!

Однако затем взял себя в руки и начал говорить уже спокойнее:

— Фрау Голицына, красота — это не роскошь, это необходимость! Человек, учащийся в бетонной коробке, мыслит как житель коробки! А тот, кто каждый день видит гармонию пропорций, золотое сечение, совершенство форм — тот стремится к совершенству в науке!

Он указал на детали:

— Каждая колонна с каннелюрами, каждый акантовый лист на капители, каждый медальон на фризе — всё имеет смысл! Колонны поддерживают крытые галереи для защиты от снега, но почему не сделать их прекрасными? Высокие арочные окна с архивольтами дают максимум света зимой, но разве полукруглое завершение с замковым камнем не радует глаз больше, чем прямоугольная дыра в стене? Я называю это «северный классицизм» — вся красота античности и Ренессанса, адаптированная к вашему климату!

Старший Кудряшов, Иван, изучал чертежи с профессиональным интересом:

— Пролёт главного зала… тридцать метров без опорных колонн? Амбициозно.

— Невозможно с обычными материалами, — отрезал младший, Пётр. — Нужны стальные балки или магическое усиление.

Фон Штайнер кивнул:

— Именно. Но результат того стоит — представьте актовый зал, где тысяча человек видит сцену без помех.

Седаков молча водил узловатым пальцем по чертежам купола. Наконец произнёс:

— Можно сделать. Но нужен особый