Полное погружение (СИ) - Васильев Сергей

Прошло несколько часов напряженной борьбы с паникой, пока в этой старинной палате, наполненной ароматами прошлого, Даниил стал понемногу свыкаться с мыслью, что назад пути нет и теперь его ждёт совершенно новый, неожиданный квест, где каждый неосторожный шаг может стать последним.

Принятие своего нового статуса остановило терзания, но вывело заглавными буквами тот же вопрос, что и у Васи: что делать? Он сейчас крайне уязвим. Что ответить на элементарные вопросы — где родился, учился, женился? А если попросят назвать друзей, родственников? В каком полку служил, кто командир? Нельзя допустить запуск процедуры идентификации!..

Его внезапно посетила шикарная идея. Одним из любимых фильмов Мирского была итальянская картина «Идентификация Борна», где рыболовецкое судно спасает неизвестного мужчину, потерявшего память! Вот он — выход!

Да, это будет его алиби, но сыграть надо максимально убедительно. Он начал репетировать роль, сочиняя детали своей жизни, чтобы потом «открыть» их для себя заново, без риска разоблачения, придумал несколько ключевых моментов, которые будут «возвращаться» к нему постепенно. Симулировать безнадёжную, безвозвратную амнезию Мирскому не хотелось — не дай Бог запрут в психушку! Всё должно выглядеть, как временные неприятности.

Мирский не был уверен, что у него получится. В жизни он ни разу не играл героев с подобной проблемой, но амнезия должна выглядеть настолько реальной, чтобы никто не усомнился в диагнозе. Он не предполагал, сколько продлится эта игра, но был уверен: пока он знает, что «забыл», у него есть шанс. Главное — не перепутать последовательность «воспоминаний».

«Приготовиться! Мотор! Поехали!» — скомандовал он себе и сразу же нарушил свою установку, замерев от удивления. «А она здесь откуда?»…

Глава 26  

Лазутчик Вася

«Незнание об опасности ведет к массовому героизму!» — наставлял мобилизованных студентов на путь истинный самый опытный и пожилой боец донецкого полка мобрезерва, ветеран ополчения аж с 2014 года. Его имени и фамилии Василиса не знала, привыкла, что все обращались друг к другу по позывным. Вот и этого мудрого человека, верного товарища и наставника, все называли «Слон», хотя тянул он на скромного серого ослика — маленького, но выносливого, заботливого до умиления и упрямого до тошноты… Отсутствие рядом такого человека сейчас Василиса ощущала буквально физически, точно так же, как и недоступность смартфона, где можно всегда найти ответы по любому запросу и выстроить маршрут. Не было у Васи ни наставников, ни справочника, ни даже завалящего компаса. Всё сама. Единственным руководством оставалась её отличная фотографическая память, аккуратно записавшая на подкорку путь с Петей от госпиталя до дома. Сегодня Васе предстояло проделать обратное путешествие.

Обласканная летним утренним солнцем, Аполлоновка окончательно проснулась и нехотя принялась за будничные дела. Рабочий люд, одетый кто во что горазд, сосредоточенно спешил на работу, неся в руках инструменты, мешки, ящики с товаром, а кто и торговый лоток со съестным. Со всех сторон мелькали люди в самотканных хлопчатобумажных рубахах цвета «вырви глаз», «пеструхах-голошейках», в льняных просторных туниках и блузах, длинных косоворотках навыпуск поверх штанов, подпоясанных узеньким тряпичным поясом, кушаком или кожаным ремнем. У некоторых франтов поверх рубах — кичливые безрукавки длиной до талии, застёгнутые на медные или деревянные пуговицы, реже — лето все таки — суконные тужурки и твидовые пиджаки. Что удивительно, ни одной непокрытой головы. Всюду картузы, кепки-восьмиклинки, фуражки-капитанки, черные или темно-синие, с черной муаровой лентой вокруг околыша, с лакированным козырьком и таким же ремешком. Меж них попадались фетровые шляпы, кожаные кепки и совсем непонятные головные уборы, похожие, по мнению Васи, на панамки.

Вся эта пролетарская рать пылила по вытоптанным улицам, взрыхляя землю сапогами, ботинками, чунями и даже лаптями, что Васю впечатлило особенно.

Женщин в людском утреннем потоке было мало: одна на десять, а то и на двадцать представителей «мужеска пола». Почти все одеты в парки — сарафан или юбку с кофтой из одинаковой льняной или ситцевой ткани, на голове — платочки. Некоторым второй платок прикрывал плечи.

Стрешнева порадовалась, что никак не выделяется из этой разноцветной массы, и мысленно поблагодарила бабу Груню за платье и косынку, такую же, как у большинства спешивших на работу хозяюшек.

Просочившись под старым, не действующим акведуком, арки которого большей частью были приспособлены под непритязательные домишки, людские ручейки сливались в реки и направлялись к церкви, возвышающейся над приземистыми зданиями, подобно маяку над кораблями.

В гомоне толпы Василиса услышала, как сзади подкрался и подал голос еще один символ начала ХХ века. Паровоз, словно оживший динозавр стального века, выплыл из-за поворота, наполняя воздух характерным шипением пара и неторопливым стуком колес на стыках рельсов. Он был совсем небольшой, всего по два колеса с каждой стороны, но очень деловой и серьезный, строго осматривающий окрестности большой лупоглазой фарой. Машинист в фуражке что-то кричал из кабины, возможно, приветствие или предупреждение. При этом его лицо, черное от копоти, лучилось чувством собственного величия, как у человека, обладающего некими сакральными знаниями, позволяющими управлять таким красивым и солидным чудом техники.

В тендере за паровозом возвышались черные горы угля. Они переливались в лучах утреннего солнца, как драгоценные камни. Ветер заигрывал с угольной пылью, поднимая её в воздух легкими облачками, смешивая с белесым дымом из трубы.

За тендером следовали открытые платформы, груженные всем, что только можно вообразить. Деревянные ящики, перевязанные крепкими веревками, техника, прикрытая парусиной, штабеля шпал, чугунные болванки и даже несколько лошадей, испуганно косящих глазом на толпу и нервно перешагивающих с ноги на ногу.

Паровоз двигался неторопливо, раздвигая толпы людей, спешащих на работу. Его колеса отсчитывали свой особый такт, который многократно отражался от двухэтажных хозяйственных построек и казарм, превращаясь в какофонию ритма и шипения.

Василиса проводила состав восхищенным взглядом, пожалев, что не может залезть на площадку и составить машинисту компанию. В ее мечтах с детства жила хотелка — научиться управлять двигателем внешнего сгорания или хотя бы понаблюдать за священнодействием его управления.

Пропустив паровоз, толпа плотно за ним сомкнулась, растекаясь у Митрофаньевского собора на два неравных потока. Большой поворачивал налево, к сухим докам и Лазаревскому адмиралтейству, меньший — направо, на Павловский мыс, где как раз располагался морской госпиталь.

Василиса была рада, что вместе с ней в нужном направлении свернуло большинство женщин, а значит, подходя к цели, она не будет выглядеть одиноко и привлекать излишнее внимание.

Несмотря на вчерашний сумасшедший день, беспокойную скомканную ночь, шагалось и дышалось Василисе легко. Мимо с грохотом катились и пылили пролетки, нукали извозчики, цокали копыта лошадей, вдалеке звенели трамваи. В какой-то момент Стрешнева вдруг подумала, что она чувствует себя дома, а не в гостях. Странное ощущение, неожиданное. Она ловко маневрировала в толпе. Всё шло по плану, но по мере приближения к госпитальным зданиям, её сердце билось чаще, волнение усилилось, а уверенность улетучилась. Легко сказать: пойти и предупредить! Как она найдет Мирского? Кто она и зачем ей морской офицер? Она даже не знала, как Дэн представился, и представился ли вообще.

Впереди возвышалось величественное здание госпиталя с симметричным фасадом, колоннами, а у входа — часовой. Он оглядывал входящих, что-то спрашивал, кивал и только потом пропускал внутрь медицинского святилища. Но дело было даже не в часовом. В здание входили и выходили из него женщины исключительно в форме сестер милосердия. И в этом была первая большая проблема.