Полное погружение (СИ) - Васильев Сергей

Стрешнева оперлась спиной о косяк и медленно сползла по нему, примостившись на порожек. Во рту было сухо, как в Сахаре. Нос щекотали злые слезинки. Пальцы мелко дрожали, и Вася засунула их под себя, чтобы придавить всем своим весом. Сердце уже не билось, а трепетало в горле, болезненно отдаваясь в висок и затылок. «Еще один такой стресс и я — труп», — подумала она, делая быстрый вдох носом и длинный протяжные выдох через рот.

Единственным безмятежным человеком во время утренней побудки остался Петя. Он вообще не проснулся, лежал, свернувшись калачиком на лавке, прислонившись спиной к печке в том же положении, в каком вчера оставила его Вася. Пережитое за вчерашний день было настолько богатым на события, что молодой организм включил для отдыха всю резервную защиту.

За печкой о чем-то шушукались взрослые. Обрывки фраз долетали до прихожей. Вася решила, что невольно подслушивать нехорошо, и встала, всё ещё ощущая слабость в ногах. Она вышла на улицу, где ночью развернулась эпическая битва с применением лопатного оружия массового поражения.

Мрачный в вечерних сумерках, дворик утром выглядел гораздо веселее и уютнее. Развесистое, чисто южное дерево с несправедливым названием лох, похожее на плакучую иву, придавало ему пасторальный вид. Растение, окутанное дымкой серебристых листьев, свисающих кистями до самой земли, примостилось рядом с летней кухней. Над невзрачными цветами, источающими сладкий, ванильный аромат, стоял басовитый гул проснувшихся пчёл, а в него органично вплетались трели извечного соперника соловья — зяблика.

Васе захотелось забраться под плотную крону, напоминающую купол беседки, спрятаться за колкими ветками и наблюдать этот мир из-под укрытия, не вступая более ни в какие диалоги с местными жителями, чтобы не сболтнуть лишнего.

Постояв перед каскадом листьев, будто выточенных из серебра и создающих неповторимую игру бликов и теней, Василиса вздохнула, провела ладошками по лицу, желая сбросить наваждение, развернулась и направилась к летней кухне, где вчера вечером заприметила деревянную бадейку с чистой водой, накрытую аккуратной крышечкой. Зачерпнув глиняной кружкой прозрачную, живительную влагу, она с наслаждением утолила жажду, наполнила кружку второй раз и только после этого присела за стол, смакуя питьё, словно утренний кофе.

Утро только началось, а слободка уже просыпалась: хлопали двери, скрипели несмазанные ступицы, звякали ведра, кто-то отчаянно плескался и фыркал, где-то лениво переругивались, шаркали метлой, скребли железом по камню. В воздухе стоял запах горящих дров и готовящейся пищи.

'Спозаранок как-то легче, — размышляла лениво Вася, — даже после такой беспокойного ночи. Наверное, все потому, что новый день связан с надеждой на лучшее. Многие перемены в жизни случаются обычно по утрам. Ты просыпаешься или просто сидишь, ждешь, и вдруг что-то происходит. Всё плохое куда-то волшебным образом испаряется, все обиды и мысли, не дававшие покоя, исчезают! Ты смотришь на мир совсем другими, светлыми, чистыми глазами. Он выглядит не таким ужасным, каким казался еще несколько часов назад, но на сердце остается маленькое, противное пятнышко от большой, плотной пелены, сжимавшей и выворачивающей твою душу наизнанку еще вчера…

Пока Вася медитировала, погрузившись в философию момента, скрипнула входная дверь, раздались уверенные, твердые шаги и за стол напротив неё уселся полицейский. Сейчас к нему хотелось обратиться так же, как баба Груня — Силантьич, потому что он больше не метал глазами молнии, не топорщил усы и не давил всем своим полицейским авторитетом. Мужчина устало опустился на скамейку, положил фуражку на стол, пригладил ладонями волосы и обратился к ней.

— Напиться дашь, хозяйка?

Казалось, он только-только зашел в ворота и заговорил с ней, как со старой знакомой. Вася улыбнулась и молча поставил перед полицейским свою кружку. Силантьич опустошил её в два счета, хряско поставил на стол, вытер влажные усы и начал степенный разговор, словно его кто-то недавно прервал, а он просто возвртился к обсуждаемой теме.

— Значится, архаровцев этих посадил в холодную — пусть подумают. Они знают, что я за Груню их дурные головы мигом снесу, поэтому ведут себя тише воды, ниже травы… Сюда больше не полезут. Проблем у вас от них не будет. Ни Петьку, ни тебя не тронут.

Василиса слушала и не понимала, как правильно реагировать. Мигнуть? Кивнуть? Сказать, что не они у неё — проблема, а она — у них? Признаться, что излишним гуманизмом никогда не страдала и врезать хаму считала не только своим правом, но и долгом? Вместо этого она скромно опустила голову и пробубнила: «спасибо».

Полицейского такой ответ вполне устроил. Он кивнул, поправил усы, прищурился и мягким голосом продолжил.

— Раз Груня сказала, что ты ей родня, значит так тому и быть. Но я же знаю ее с тех пор, когда вместе озорничали, по малину в чужие огороды лазали. Нет у нее никакой внучки и быть не может. Так что девонька, говори, как на духу, по какой надобности прибыла к нам, и какие у тебя задумки?

Василиса прикрыла глаза и закусила губу. Как же ей надоели эти эмоциональные качели! Ну, сколько можно⁈

Полицейский истолковал затянувшуюся паузу абсолютно неожиданно.

— Не хочешь говорить? — огорчился он, — ну, тогда всё понятно! Охохонюшки. Стало быть, за женихом на фронт побежала…

— С чего вы это взяли? — возмутилась Вася, широко раскрыв глаза и гордо подняв голову.

— Думаешь, ты одна такая, — добродушно усмехнулся в усы Силантьич, — на вас, беглянок, в полицейское управление каждый день рапорты поступают. Родители волнуются, места себе не находят, людей от работы отрывают. Вместо того, чтобы жуликов да лиходеев ловить, полиция вашими поисками занимается. Разве это дело?

Василиса вздохнула. Нет, конечно, это не дело. Экзальтированным дамочкам на передовой не место. Но она ж не такая!… Интересно, а если Силантьич узнает реальные причины появления Василисы, что с ним станет?

— Так кто он?

— Кто?

— Тот, к кому ты помчалась за тридевять земель.

Тут Стрешневу осенило, и предположение, высказанное Силантьичем, само собой встроилось в правдоподобную легенду.

— Его зовут Даниил. Он мичман… Граф… — чесала она строго по сценарию, глядя на полицейского своими честными глазами.

— Ишь ты! — покачал головой Силантьич, — и где искать твоего графа?

— В госпитале, — ляпнула Вася, но было уже поздно.

— Дела… — полицейский задумался, покручивая правой рукой желтый от курева ус, — коли ты к раненому собралась, то это другое дело, это правильно. А как фамилия твоего суженого?

— Не знаю, — честно призналась Стрешнева. Она не запомнила фамилию киношного графа. Не предлагать же Мирского искать!

— Ну, ничего, узнаем, — ободрил ее Силантьич, — графьёв у нас немного, так что отыщется.

— Спасибо, — опять пробормотала Василиса, отметив, что в её лексиконе это слово стало доминировать.

— Хорошо, девонька, — полицейский почему-то никак не хотел звать ее по имени, — сегодня, как закончится дежурство, вечерком зайду в госпиталь, всё чин по чину узнаю и расскажу. Готовь пироги со шкаликом. Желаю здравствовать!

Проводив полицейского, Василиса крепко задумалась. Она представила себе, как он приходит к Мирскому, выдаёт свежепридуманную Васину версию, как у Дэна округляются глаза, а дальше… Она вдруг с кристальной ясностью осознала, что должна попасть к Дэну раньше Силантьича и предупредить… В списке неотложных дел Васи снова поменялись приоритеты. Вопрос о родителях опять отходил на второй план, а на первый выплывала необходимость неотложного согласования легенды. Вася немедленно надо попасть в госпиталь… 

Глава 25  

Дэн и пять стадий принятия

Даниил открыл глаза и, лежа на спине, долго-долго пялился на серый, высокий, словно закопченный потолок с причудливой лепниной и длинными тенями от мутного света из окон. Было удивительно тихо. Ни одного внешнего звука. Вата. Безмолвие. Кто сказал, что абсолютная тишина не давит, не угнетает? Напротив — никакого покоя, только щемящая тревога и чувство незащищенности. Закрыл глаза — как в гробу… Открыл — никакой ясности… Где он?