Дорога к фронту (СИ) - Ливадный Андрей Львович

Песчаная почва поддается легко. Вскоре ямка нужной глубины была готова.

— Андрей, — Игнат испытующе взглянул на меня. — Ты должен принять решение.

— Какое?

— Идешь ли со мной?

Я кивнул:

— Иду, конечно!

— Вот так сразу, не подумав?

— Времени на раздумья у меня по дороге было достаточно. Но лечить надо не симптомы, а болезнь. Если даже перебьем всех на той точке в лесу, что это даст?

— Ничего. Учитывая заявленную немцами новую функцию, смерть, скорее всего послужит триггером автоматического возвращения нейроматриц. Вряд ли эти двое сунулись бы сюда, не имея гарантий на экстренный случай, — согласился Игнат. — Да, они потеряют устройства, сформированные в этом времени, но смогут начать все заново.

— Тогда какие у нас варианты? — ситуация мне совершенно не нравится.

— Их нельзя убивать сразу. Брать надо живыми. Изъять у них устройства обратного переноса, а затем вывезти за пределы аномалии. И только там, «за радиусом», прикончить. Тогда их сознания не смогут вернуться в прежние тела. Мы обезглавим проект.

— Логично. Но у меня есть предложение получше, хоть и рискованнее. Вот только сначала объясни, с чего ты взял, что смерть послужит сигналом к трансляции, а оглушение — нет?

— Они хорошо понимают, что здесь идет война. Оглушить или контузить может в любой момент. Разве это повод прерывать экстремальное приключение?

— Нет, не повод, — подумав, согласился я.

— Наверняка мы сейчас можем предположить только два варианта для срабатывания устройства: смерть реципиента или добровольное возвращение, — подытожил Игнат. — А теперь говори, что ты там придумал?

Я изложил. Вкратце. Саму суть пришедшей на ум идеи.

Панфилов сначала нахмурился, но затем, после довольно длительного раздумья, все же кивнул:

— Да, пожалуй, может сработать.

Он что-то добавил к шифру и плотно закрутил медальон.

— Ты ведь понимаешь, что это билет в один конец? Без шансов?

— Понимаю. Хотя мизерный шанс у нас все же будет.

— Я бы не рассчитывал.

— Что ты добавил к шифру?

— Просьбу о поддержке.

— Думаешь, наши смогут?

— Не знаю, — честно ответил Игнат. — Поэтому будем рассчитывать только на себя. А там увидим. Давай-ка сейчас быстро перекусим, обмозгуем план действий, и в обратный путь. Надо успеть проскочить, пока немцы сонные, — он взял саперную лопатку, быстро закидал схрон землей и выровнял слой почвы, уложив поверх снятый мной квадрат дерна.

На рассвете, немного не доезжая до интересующей нас лесной деревушки, Игнат остановил мотоцикл и попросил:

— Привяжи телефонный кабель к какой-нибудь сосне.

Я быстро смекнул, что именно он задумал, и выполнил распоряжение.

— На посту молчишь, — напомнил Панфилов.

— Понял.

Теперь мы едем очень медленно. Впереди показалась околица деревни и импровизированный шлагбаум.

Прем внаглую. Я сижу вполоборота, делая вид, как будто мне есть дело до разматывающегося с катушки провода.

Панфилов притормозил и закричал по-немецки:

— Ну, что смотрите! Открывайте! Курт, — теперь он орет на меня, — живо закрепи линию! Да не туда болван! Смотри чтобы провод не лежал на дороге, иначе его переедут!

Двое рядовых, дежурившие у въезда в деревню, поспешили выполнить указание. О недавнем нападении они даже не знают, — видимо трупы и последствия пожаров убрали пленные. Мотоцикл, форма и адресованная мне отборная брань на немецком, вмиг нарисовали им колоритный образ невыспавшегося фельдфебеля, готового сорвать зло на ком угодно.

— Как мне найти полковника Шульца? — Панфилов все же снизошел до пояснений. — Он срочно затребовал телефонную связь! Ну, соображайте быстрее, если не хотите неприятностей!

Немцы, что называется «повелись». Вид двух пропыленных, уставших связистов не вызвал у них подозрений.

— Туда, — последовал взмах рукой в направлении одного из уцелевших домов. — Но господин полковник еще спит!

— Где ваш командир?

— В штабной палатке.

— Отлично. Вот он и пойдет будить начальство. Повезло вам, — Игнат окинул взглядом деревушку. — На фронте сейчас натуральная бойня. Русские упорно не хотят подыхать, — его слова произвели должное впечатление. Оба немца заметно напряглись. На передовую им совершенно не хочется.

Панфилов газанул, а затем медленно поехал по единственной улице. Я шагаю вслед за мотоциклом, укладывая в траву телефонный провод.

Мы уже на территории объекта. Вяло стучат топоры. Пленные особо не торопятся, но вторая вышка уже почти готова, — бревна вкопаны в землю и скреплены железными скобами. Осталось сделать настил, поднять наверх мешки с песком и тогда два пулеметчика будут надежно контролировать все подступы к деревеньке.

Полоска зари едва тлеет. Светает медленно. Пост на въезде, часовой на вышке, да ефрейтор, изредка прикрикивающий на пленных, — вот, пожалуй, все бодрствующие в этот ранний утренний час.

Внезапно откинулся полог штабной палатки. Наружу вышел обер-лейтенант. Заспанный, без портупеи, с расстегнутым кителем. Недовольно взглянув на нас, он спросил:

— Was ist los?

— Где установить телефонный аппарат, господин обер-лейтенант? — по-немецки спросил Игнат.

Тот жестом указал на палатку, а сам склонился над кадушкой, зачерпнув ладонями воды.

Наш расчет оказался верным. Оба «бизнесмена», заварившие эту кашу, ничего не смыслят в военном деле. Они привыкли всецело полагаться на свою службу безопасности, ни о чем больше не беспокоясь, но здесь им пришлось пойти на злоупотребление властью, работая с теми, кто подвернется под руку.

Думаю, что пехотный обер-лейтенант, уже побывавший на фронте, как и его подчиненные чувствуют себя тут, словно в глубоком тылу. Они рады внезапной передышке. Охранять двух офицеров абвера, по их мнению, намного лучше, чем снова попасть в окопы.

Игнат вошел в штабную палатку. Я контролирую окрестности.

— Господин обер-лейтенант… — раздался голос Панфилова.

— Ну, в чем дело, фельдфебель? — тот недовольно обернулся, зло ожег меня взглядом, но все же шагнул внутрь. Через секунду оттуда раздался его сдавленный хрип.

— Ходу! — Игнат вышел наружу. — Осматриваем госпитальные палатки! Ищем «реципиентов». Надо собрать все устройства переноса! Работаем тихо, без стрельбы, — он отдал мне трофейный нож и откинул полог ближайшей палатки.

Мы вошли внутрь. В мягком сумраке, при тусклом свете стоящей на ящике керосиновой лампы, взгляду открылась леденящая картина: на носилках лежат наши бойцы. Явно из окруженцев, некоторые с легкими ранениями. Лица восковые. Бинты заскорузлые. Гимнастерки грязные. Медицинскую помощь им никто не оказывал, а вот какой-то опыт над ними явно поставили. Никто не шелохнется, не застонет, не откроет глаза. Будто парализованные.

— Какой-то препарат испытывали? — предположил я.

Игнат лишь кивнул, соглашаясь.

Во второй палатке мы обнаружили еще четверых находящихся без сознания пленников.

В третьей, тоже на носилках, установленных на невысокие опоры-рогатки, беспробудно «спят» пятеро немцев. Подле каждого аккуратно сложено офицерское обмундирование. На шеях у «реципиентов» заметны тонкие прочные шнурки и небольшие округлые чехольчики из кожи.

— Проверь, — Игнат держит вход.

В чехлах оказались знакомые кругляши. Я быстро срезал их, уложив в трофейный ранец.

— Готово. Забрал.

— Смотрим последнюю.

Внутри четвертой госпитальной палатки мы снова увидели обездвиженных немцев. Над одним из них склонился медик.

— Herr doktor kommen sie zu mir! — произнес Игнат.

Фашист вздрогнул.

— В чем дело, фельдфебель? — обернувшись, спросил он, видом и тоном выражая крайнее недовольство.

— У тебя аспирин есть? Желательно «Упса», — Игнат приставил ствол «ТТ» к его лбу.

Нужно отдать должное: немец быстро пришел в себя от неожиданности и вдруг недобро усмехнулся. Тварь. Не боится. Значит в теме. Один из них. Знает, что смерть ничего с ним не сделает.