Воин-Врач IV - Олег Дмитриев
Лет пять как проводил ко пращурам старый воин родню. Всю, до последнего человека, до младшего внука. Ставром его назвали, в память о давнем дедовом друге, которого тот считал погибшим. Две зимы было мальчишечке.
Заросли быльём делянки-лужки́ на лесных опушках. Обветшали да рассы́пались почти все борти на деревьях. Доживали последние деньки и костлявый тощий мерин с оттянутой губой, и сам Горыня, бывший чудо-богатырь.
Рассказ его слушали молча, хмуро. Бывает так, что Боги на ровном месте начинают гневаться на человека. Тому и невдомёк, за что сыплются напасти, как из дырявого мешка, одно за другим. Но Богам виднее, и спорить с ними — дело дурацкое. Пережить испытания, что насылают они, удаётся редким единицам. Про таких потом сказки сказывают да песни протяжные поют лирники на торжищах. Но Горыне было не до песен. Ехал он на дальний лужок за сеном, чтоб Сивка его с голодухи не околел. Да думал силков там на зайцев поставить — много их в тот год наплодилось. Дальних целей у старика уже не было, а прибирать Боги всё никак не спешили.
— А коли на подворье твоём, дядька Горыня, поселятся тебе в помощь да на радость десяток-другой ратников справных? Со скотиной подсобят, поправят, что обветшало. Голубятню сладят, чтоб на птичек божьих глядеть можно было? — предложил Ставр старому другу, не сводя блестевших глаз со Всеслава.
— А ты нынче как и где живёшь, друже, что так щедр стал? Нет, ты для друзей-то и раньше последней куны не жалел, но чтоб вот так, средь леса первому встречному-поперечному обещать Ирий с голубями? — невесело усмехнулся старик.
— Да там же, если без лишних слов. Великому князю советами помогаю в меру сил и умишка своего скромного. Не гонит пока — и то вперёд, — проговорил Ставр, продолжая смотреть на Чародея.
— Рысь, распорядись. Славному Горыне помочь, хуторок в порядок привести, как в Ставрогнатово чтоб стало. Два десятка пусть службу несут крепко, а дедко Горыня, глядишь, чему и обучит их из старых штук. Не откажешь, дедко, принять гостей на постой? — спросил Всеслав у старика, что ухватился обеими руками за длинную бороду, сжав тёмные узловатые пальцы так, что суставы побелели.
— Рысь? Воевода Гнат Рысь? — неверяще, шепотом переспросил он.
— Я, дедунь. Давай-ка вон на мясо налегай. И сбитень тоже хорош, не откажи, — окружил заботой очередного старого ратника молодой душегуб. — А мы всю голову поломали, куда столько мяса девать? Князь-то батюшка тура по дороге взял нынче, да здоровущего, с гору! У тебя ледник-то есть ли?
— Князь? Всеслав Брячиславич? — ещё тише, прерывающимся голосом ахнул дед.
— Он самый, дедко. А Сивке своему спасибо скажи — удачное место он выбрал, чтоб колесом в тот корень влететь. Я вот что думаю, княже: надо сюда дедушке внучат прислать. Они, боюсь, к нашему приезду весь Киев если не заставят нагишом кругами бегать, то обнесут!
И Гнат, как выяснилось потом, будто в воду глядел.
Они шли по шумному торгу, разглядывая невиданные диковины и слушая чужую звонкую речь, которую понимали с пятого на десятое, хоть и потратили несколько недель на её изучение у торговцев и рабов из этого края. Слухи о великом князе русов дошли и до их земель, великой Иберии, и навели некоторых представителей аристократии на мысли покинуть на время родные горы и посетить лесные края. Постоянные схватки с сельджуками вынуждали искать любые возможности для укрепления грузинского царства. Византия, не заинтересованная в этом, на уступки шла крайне неохотно, а помогать деньгами и войсками привычки сроду не имела — ей было выгоднее дождаться, пока те самые сельджуки вырежут армян и грузин до последнего, и лишь после этого выйдут к исконно ромейским землям.
Высокие, статные, гордые горбоносые брюнеты прибыли Руссим морем, проведя несколько дней на землях половцев. Где про успехи и чудеса русского князя наслушались ещё больше. Посмотрели и на Олешье, оценив размах строившихся портов и складов. В Византии таких не строили давно. Поднявшись по Днепру, оценили курган Александровой Пади на правом, пологом берегу, что поднимался едва ли не вровень с левым, крутым. И прочитали вытесанную на скале надпись на греческом и латыни: «Приходите все — так будет с каждым». А когда сменился ветер — ощутили тяжкий гнилостный дух. Всё, что осталось от десятков тысяч латинян, как рассказывали кыпчаки перед отплытием. Каждому из которых Чародеевы мясники отрубили го́ловы и отправили их в Рим, не поленившись и не пожадничав нанять для этого все свободные суда в портах Русского моря.
Десяток гордых горных князей в непривычных одеждах обходили лавки, задерживаясь у тех, где их что-то интересовало. То есть почти у каждой. Иногда отгоняя слишком медленных по их мнению местных, что освобождали путь иберийским воинам без привычной тем дома поспешности. Тут-то и случилось.
— Пшёл прочь! — шедший первым высокий воин с горделивым лицом толкнул древком копья нескладного, перекошенного на одну сторону, мужика, который, по его мнению, слишком долго мешкал, прежде чем освободить дорогу к прилавку уважаемым людям.
— Нет! — только и успел громко вскрикнуть падавший навзничь медленный покупатель. — С-с-с-стоять!
Последнее слово он еле вытолкнул из себя, чудом преодолев страшное заикание. А десяток горцев замер. Как и вся торговая площадь, над которой внезапно повисла совершенно нехарактерная тишина.
Над упавшим, лицо которого оказалось покрыто страшными шрамами с одной стороны, стояли два парня лет по четырнадцати-пятнадцати. И в руках у каждого был настоящий меч. Судя по тому, как неуловимо они появились из ниоткуда, и как держали отточенное железо — пользоваться им умели.
Но остановило горячих гостей с Кавказских гор не это. Возле каждого из них так же из ниоткуда возникли мальчишки, многие даже помладше тех, с мечами. И именно они сделали совершенно невозможным дальнейшее продвижение к лавке. И вообще любое движение. Те, кто ростом доставал хотя бы до плеча южным гостям, прижимали к их горлам ножи, кривые, похожие на степняцкие. Те, кому рост по малолетству до шей дотянуться не позволял, держали лезвия у тех мест, у каких могли. И эти, кажется, пугали грузин ещё сильнее. У шедшего в середине самого крупного, с самым властным взглядом и орлиным профилем, на спине прямо поверх странного шерстяного плаща с капюшоном, клещами висели два паренька лет восьми-десяти. Один прижимал такой же, как у остальных, нож к
