Воин-Врач IV - Олег Дмитриев

— Эээ, дарагой Кузьма, нэ стой, падхади, садись, кушать мцвади будэм! Эй! Принесите гостю крэсло!

— Батоно Всэслав, уважаемый, дарагой! Почти наш стол присутствиэм, зови сэмью и друзэй, да⁈

Остальные жаркие реплики русских слов не содержали, но, судя по интонациям, смысл несли ровно тот же самый.

Чародей поднял раскрытую правую ладонь над головой, одним этим жестом оборвав поднявшийся было хай. Отметив, что с дисциплиной и субординацией у гостей по счастью всё было в порядке.

— Я, Всеслав Брячиславич, князь Полоций и великий князь Киевский, от лица своего человека, славного воина Кузьмы, принимаю извинения наших дорогих гостей! Принимаю и обещания их о сказанном только что. И принимаю приглашение за дружеский стол, где не будет места сварам и раздорам! Домна, сделай так, чтобы мне не было стыдно перед гостями!

Сказать, что зав.столовой удивила — ничего не сказать. Шагнув вперёд, она вдруг заложила пальцы в рот и свистнула по-разбойничьи, с переливом, залихватски. И от этого звука из-за терема потянулись пары Ждановых, что несли столы на дюжину персон. Уже накрытые. Домна отступила назад и встала рядом с великой княгиней и княжной. И лица у всех троих были совершенно одинаковые: хитрые, но до крайности довольные собой.

— Мать-то… Во дают бабы, — удивил репликой патриарх.

— Не говори-ка, — поддержал коллегу великий волхв, глядя на то, как из-за угла выплывал очередной, шестой по счёту, накрытый стол. Который богатыри-копейщики поставили третьим слева, завершив «ножку» буквы «П», верхней перегородкой у которой выступал стол, за которым стояли непривычно притихшие гости. Появились и лавки.

— Ну, вот как-то так, — резюмировал Чародей, сохраняя невозмутимое выражение на лице с ощутимыми мной трудом и напряжением.

Провесные окорока, вёдра икры, белорыбицы в полстола, лебеди в перьях и изящных серебряных коронах, молочные поросята и рябчики без счёта, горами — на столах было, кажется, вообще всё, притом сразу. А скорость их появления давала понять без единого намёка на сомнение — без колдовства тут точно не обошлось. Хорошо подготовленный и филигранно выполненный сюрприз всегда кажется чудом.

К гостям подходил, а вернее плыл, будто не касаясь земли ступнями, Домнин взвод «лебёдушек»: каждая в белоснежном сарафане, свитке, вышитой красными, синими и золотыми нитями. И у каждой в руках — по турьему рогу. Может, и не такому большому, какие сняли недавно с лесного великана под Дорогобужем мы, но тоже очень приличному. Самый большой достался, понятно, Арчилу.

— Прими, муж дорогой, — раздалось из-за правого плеча.

Чародей обернулся и едва не охнул, сдержавшись чудом. В руках у жены был рог, в каком, кажется, можно было и младшего сына искупать.

Из последних сил удерживая скучно-равнодушное выражение лица, свидетельствовавшее понимающим о полном обалдении носителя, великий князь принял конструкцию поразительного калибра. Отметив, что весит та не так много, как должна.

— Давным-давно, — начал Всеслав торжественно и улыбнулся, снова вспомнив об очень гордой птичке и возможности купить козу, — все люди под небом жили в мире. Белые, жёлтые, красные, чёрные, они не спорили, кто главнее и важнее. Они не убивали тех, кто восхвалял других Богов, и не заставляли силой верить в своих. Но однажды Враг рода людского лишил их ума, отобрал мудрость. И восстал сосед на соседа, брат на брата, сын на отца.

Лица у слушавших были разные — от деревянных у Ждановых, до испуганно-взволнованных у Домниного взвода. Гости же смотрели и слушали перевод очень внимательно.

— Так выпьем же за то, — поднял обеими руками великанский рог Чародей, — чтобы каждый наш поступок, каждое решение приближали тот день, когда под Небом снова воцарятся лад и мир!

Глава 19

Лежит ночная мгла

— Отец Иван, вели, чтоб карту принесли, ту, по какой детишек учат, большую. Лесь, красок раздобудь и кистей. Гнатка, Ставр, внимательно слушайте, как всегда, — раздал Всеслав тихо распоряжения, спускаясь со ступеней, под громкий восторженно-музыкальный рёв грузинской делегации, который привычным «Любо!» горячо поддерживали наши.

Рог-то оказался, как и вся женская задумка, хитрым. Полым он был не весь, а в верхней кромке оказался вделан сосуд глотка́ на четыре от силы. И обнаружился в нём прохладный брусничный морс. Но пил его великий князь долго, со вкусом, медленно поднимая ёмкость, из какой самому́ Святогору-богатырю не стыдно было бы отхлебнуть. И когда перевернул, уронив пару последних капель под ноги, горцев взорвало восхищёнными воплями. Их посуда посуда была вполне себе настоящей, поэтому по литру примерно винца каждый из них до начала банкета употребил, с гордым видом подняв перевёрнутые рога. Да, на определённой ступени иерархии любая пьянка становится по ситуации разведывательной или диверсионной операцией, и к этому всегда готовы все её участники, включая женщин. Недавний саммит не очень большой девятки это уже показал. Как и то, что судьба помогает не только смелым, но и хорошо подготовленным. А это уже подтверждали почти все события прошедшего полугодия.

Застолье набрало обороты вмиг, стремительно, по-грузински. Перезнакомившись быстро со всеми соседями, гости гомонили, угощали, хохотали, угощались и пели. Ох, как они пели! Кажется, даже в разные углы подворья их расставь — они и оттуда бы нашли акустику и создали свою знаменитую полифонию.

За главным столом, после того, как забрав с собой сына малого и девок, заметно, до скорбного молчания расстроив грузин, совещание покинула великая княгиня, остались князь с сыном средним, духовные лица, старый и молодой особисты и высокий гость с переводчиком. Про плюгавого перекошенного на́ сторону толмача Гнат шепнул, что за того поручились лично Шило и сам Звон. Это, конечно, накладывало некоторые ограничения, скажем так, по допуску к определённым темам обсуждения, но в целом мешало не очень сильно. То же, как влились в беседы остальные иберийцы, позволяло надеяться, что совсем скоро для перевода можно будет привлекать кого-то из них.

Об этом неожиданном эффекте «всеславовки» и её прототипов из моего времени я знал не только по тому фильму, в котором егерь внезапно для себя освоил финский язык. На одном мероприятии, помнится, разговорились мы с французским коллегой. Тогда, на заре девяностых, ошалелый от демократии и гласности народ по-прежнему бросался на всё импортное и к интуристам имел какой-то священный пиетет. Мы же обсуждали литературу — собеседник оказался