Заморыш (СИ) - Шимохин Дмитрий

— Послушайте, господин урядник. Заберете всё оптом — двадцать фунтов прямо сегодня. Нам отдадите по сорок копеек за фунт, на руки. А в артельную книгу… ну, скажем, по семьдесят запишете. Разница — тридцать копеек с каждого фунта — вам за хлопоты и беспокойство. Артель будет довольна — чай-то господский, за такой и по семьдесят не жалко. И у вас в кармане шесть рубликов чистыми звякнет.

Глаза Прокопчука расширились. Шесть рублей — это были неплохие деньги. Его багровое лицо расплылось в довольной, почти ласковой ухмылке.

— Толковый ты, шкет, — хлопнул он меня по плечу так, что я едва не ушел в землю по колено. — Чистый бес. Ладно. Неси свои двадцать фунтов. Вечером, как отбой протрубят, к этой калитке жмись. Деньги — как товар будет. Но смотри… — Он снова сплюнул, и взгляд его стал свинцовым. — Обманешь — в порошок сотру. Лично в канале утоплю.

Он развернулся и не оглядываясь побрел обратно.

Я обернулся к Кремню. Тот стоял, прислонившись к стене конюшни, и вытирал пот со лба.

— Видал? — Я подмигнул ему, перехватывая пустой узелок. — Это коммерция. Привыкай.

Мы двинулись к выходу, а в голове у меня уже крутились цифры. Оставалось только доставить товар.

Дорога к Обводному пролетела незаметно. Кремень шел рядом, как пришибленный, то и дело бросая на меня косые взгляды. В его глазах первобытный страх перед казачьей нагайкой постепенно сменялся благоговением перед суммой, которая только что была озвучена. Шесть рублей «отката» для урядника — это одно, но восемь целковых чистыми на руки для нас.

Прежде чем лезть к мосту, мы осмотрелись и лишь потом сдвинулись с места.

У старого моста было всё так же сыро и воняло. Я первым нырнул под своды, прислушиваясь. Тишина. Только вода плескалась о сваи да где-то наверху громыхала повозка.

— Давай, Кремень, аккуратно, — скомандовал я, указывая на груду мусора у дальней опоры. — Только камни не разбрасывай, клади кучно, чтоб потом назад завалить. Штырь, на стрёме постой.

Кремень, принялся споро ворочать булыжники. Штырь, вместо того чтобы бдительно смотреть по сторонам, подошел поближе и прогнусавил:

— Слышь, Пришлый… А чай-то этот господский, он от моста нашего не протухнет? А то вонь тут ажно мухи дохнут. Принесем казакам, они заварят, а оно им… ну… тиной отдавать начнет. Не рассердятся? У Прокопчука-то этого кулак — во, с мою голову! Обидится еще, что мы ему чай с душком впарили.

Я глянул на его озабоченную физиономию и невольно хмыкнул.

— Не дрейфь, Штырь. Чай в бумаге да в холстине, он еще и не такое переживет.

— Ну, гляди, Пришлый… — Штырь с сомнением покосился на темную яму. — Я-то че, я ничего. Просто за усы Прокопчука переживаю. Уж больно они у него знатные. Жалко будет, если от нашего чая опадут.

— Заткнись, — беззлобно буркнул Кремень, выуживая на свет тугие свертки. — Не про усы думай, а про деньгу.

Мы отобрали ровно двадцать фунтов «Царского». Каждая пачка была сухой, завернутой в плотную ткань. Я лично пересчитал товар, проверяя, не подмокло ли наше «золото». Всё было в лучшем виде. Оставшийся чай, включая тяжелые плитки «кирпича», мы тщательно завалили обратно.

— Схоронили, — выдохнул Кремень, вытирая грязные руки о штаны. — Слышь, а если обует нас? Ну, урядник этот? Деньги не даст, а товар заберет?

— Не-е. — Я закинул мешок с чаем на плечо. — У него свой интерес есть. В этом мире, Кремень, жадность — самый надежный гарант сделки.

Город постепенно менял ритм. Завыли фабричные гудки, сумерки накрыли Обводный. Мы двинулись обратно к казармам.

— Только, чур, я первый не пойду! — вполголоса напомнил Штырь, когда мы уже выходили на улицу. — Я лучше сзади… Если че, я свистеть умею. Как соловей-разбойник!

Я только покачал головой. С такой «гвардией» только империю и строить. Но впереди маячила первая серьезная прибыль, и я кожей чувствовал: сегодня мы снимем первый настоящий куш.

Мы стояли в тени у задней калитки казарм, прислушиваясь к звону и далекой перекличке часовых.

Дверь скрипнула. Из темноты высунулась монументальная фигура Прокопчука. Без лишних слов я передал ему два узла — двадцать фунтов отборного «Байхового». Урядник коротко кивнул, взвесив в руках. Развязав оба мешка, он пошуровал там и, вытащив две пачки, осмотрел. После чего, довольно хмыкнув, сунул мне в руку тяжелый сверток и исчез в дверном проеме так же быстро, как и появился. Сделка в два касания.

Мы отошли на сотню шагов, прежде чем Кремень, не выдержав, не вцепился мне в локоть.

— Ну? Не томи!

Я развернул сверток. В тусклом свете уличного фонаря блеснуло серебро и мятые рублевки.

— Восемь рублев, — коротко бросил я.

Кремень замер, шевеля губами, будто молился.

— Восемь… Восемь целковых! — выдохнул он, и голос его сорвался на восторженный писк. — Пля, Пришлый, да ты колдун! Сидор за всё про всё — за леденцы, за кирпичи, за господский чай — пятерку совал! А тут мы только половину пачек скинули — и уже восемь!

— Это не колдовство, Кремень. — Я убрал деньги в карман. — Но это только разогрев. Нам еще «кирпич» пристроить надо. Лан, пойдем, это еще не все на сегодня.

— А мы куда? — подал голос Штырь, опасливо косясь на высокие заводские трубы, изрыгающие густой дым. — Чердак в другой стороне. Тут ловить нечего, окромя чахотки.

— Рынок прощупывать будем, — бросил я, не замедляя шага. — Гришка тут на вторую смену выходил, помнишь? Посидим у забора, подождем. Он парень пугливый, но кой-чего и рассказать может.

Долго ждать не пришлось. Заводской гудок прорезал сумерки, и из ворот повалила толпа — серые, выжатые досуха люди в промасленных робах.

Гришку я приметил сразу: он шел пригибаясь, рука хоть и была перевязана, но видно, что уже не так болела, как в прошлый раз.

— Штырь, Кремень, за мной. Но без резких движений.

Мы преградили ему путь. Гришка вскинулся, глаза расширились от ужаса.

— Не трясись, Гриха. — Я шагнул вперед, придерживая его за плечо. — Дело к тебе есть.

Гришка шмыгнул носом, немного приходя в себя, но всё еще ожидая подвоха.

— Ну.

— Жара небось адская? — Я кивнул в сторону цехов. — Чай пьете?

— Ведрами. — Гришка оживился, почувствовав, что расправы не будет. — Пьем, почитай, весь день. Артельщики закупают, да только экономят, черти…

Я выудил из мешка тяжелую, черную плитку «кирпичного» чая. В сумерках она выглядела как настоящий слиток черного золота. Пахла дымом, смолой и дешевой, грубой силой.

— Веди к своему старосте. Прямо сейчас. Скажи, есть солдатский «кирпич» по пятнадцать копеек за фунт. В лавке такой по тридцать, сам знаешь. Чистая выгода.

Гришка посмотрел на плитку, потом на меня, грустно вздохнул и повел.

Встреча состоялась за рабочим бараком, в закутке, заваленным пустыми ящиками. Староста артели — суровый мужик с огромным ожогом на всю щеку — долго крутил плитку в руках. Нюхал, колупал ногтем, даже лизнул с краю. Для него это не было роскошью — это был ресурс, топливо для его людей, чтобы те не падали в обморок у расплавленного стекла.

— Лист добрый, — буркнул он. — Сколько есть такого?

— Пуд найду прямо сейчас, — не моргнул я и глазом. — Цена — шесть рублей за весь пуд. По рукам?

Староста глянул на своих парней, те одобрительно загудели.

— По рукам. — Староста сорвал с головы засаленную кепку. — А ну, артель! Скидывайся, кто сколько может!

Пока рабочие, ворча и пересчитывая медь, скидывали монеты в кепку, я кивнул Кремню и Штырю.

— Дуйте к мосту. Пуд кирпича — это ровно сорок штук. В рогожу заверните и сюда рысью. Живо!

Парни сорвались с места. Я остался один против десятка потных, усталых мужиков. Чтобы сгладить паузу, небрежно привалился к стене, демонстрируя полное спокойствие.

Минут через десять из темноты вынырнули мои «грузчики», отдуваясь под тяжестью рогожного тюка. Штырь сопел как паровоз, Кремень выглядел серьезным и сосредоточенным. Тюк глухо шлепнулся на пустой ящик.

Староста лично вскрыл рогожу. Увидев ровные ряды черных «слитков», он довольно крякнул и протянул мне кепку, полную мелочи.