Кондитер Ивана Грозного - Павел Смолин

- Родной мой... Не бойся. Гелий Давлатович добрый человек, он тебя в люди выведет… - голос ее сорвался, и шумно, с надрывом, всхлипнув, Евпраксия тонким, дрожащим от слез голосом, продолжила. – При нем в тепле да достатке жить будешь, а не пахать, как мы, грешные.

- Мама, не отдавай меня!!!

Устроил-таки зрелище – вон деревенские стоят, глаза на мокром месте, и я даже не хочу думать, какая именно часть действа цепляет их особенно сильно: не зависть ли к маленькому Николаю?

К черту! Я вообще-то доброе дело делаю, и все это понимают еще лучше меня! Ну поплачет попадья с Колькой, ну и что? Не помрут же от этого, а напротив, заживут сильно лучше. Малыш так и вовсе – непредставимо для той же попадьи лучше! Сейчас – очень больно и грустно, поэтому лучше укоротить этот момент и отвлечь пацана новыми впечатлениями.

Жестом указав Федьке следовать за мной и спрыгнув с телеги, я направился во двор, где Силуан напоминал «последышу» о важном:

- Не за тридевять земель тебя жить посылаем, в монастырь! Вон он, рукой подать! Помнишь же, как ходили туда, еще до обеда дело сделать и домой обернуться успели! Считай – вон, в дом Юркин переезжаешь, - указал рукой на двор через дорогу. – Рядом жить будем, просто дом у тебя будет большой!

Я подошел, опустился на корточки и поймал взгляд пацана:

- Жить в поле, в нужде вечной, не для светлой головы, Николай. Ты – смышленый, уважаемым человеком станешь, мамке с батькой да братьям с сестрами поможешь. Хочешь, чтобы не голодали они более?

Всхлипнув, «последыш» кивнул – хочет.

- Молодец, - похвалил я его. – Семья родная – она Господом одна дарована, нельзя забывать ее. Рядом жить станем, считай – соседи. Сделаешь чего нужно будет, да беги к семье на здоровье. И сам будешь сыт, одет, обут – как Федька вон, старший над тобою, - указал на помощника, заодно обозначив его ранг.

Маленький начальник приосанился и отрекомендовал меня своему первому подчиненному:

- Дядька Гелий добрый, работы не много дает, только учиться заставляет.

Что-то на этом моменте в голове жителей деревни перемкнуло. Позабыв обо всем на свете, они принялись выхватывать из толпы своих малышей и на вытянутых руках нести мне, многогласно и на все лады повторяя просьбу даже не купить у них «кадры», а взять просто так и даже под обещание «отслужить» со стороны родителей. Пока я готовился отступать и прятаться в доме Силуана, спрыгнувший с телеги и бегом направившийся ко мне, безжалостно расталкивающий людей перед собой тумаками, пинками и «тычками» дубиною Тимофей зычным криком заставил крестьян остановиться:

- Охолоните, окаянные!!! Чего прете дуром?! Никак бесы одолели? – загородив меня, он выписал дубинкой в воздухе пару угрожающих пируэтов. – Так я их мигом повышибаю – а ну подходи, кому не в мочь!

Сублимировав тестостерон в невнятное бурчание формата «пошел ты», крестьяне таки «охолонули», решив не приближаться, но взамен удвоили громкость и интенсивность просьб вывести в люди и их детей.

Ох, и рад бы, люди добрые, да не могу!

Шагнув из-за спины Тимофея и не веря, что это поможет, я поднял руку, прося возможности сказать. Народ, тем не менее, замолк.

- Не нужны мне помощники неграмотные! – заявил я. – Но вижу – люди вы добрые, посему… - повернулся к Силуану. – Четыре рубля в год буду платить тебе за то, что деток посадских грамоте да счету учить станешь!

«Зазор» в моих словах был достаточно широк, чтобы люди сами вписали между строк то, что хотели услышать: «когда научатся, тогда и возьму». Но чужие надежды – не моя проблема, достаточно и того, что маленькие крестьяне научатся крайне редким и ценным в эти времена навыкам. Кто захочет – реально захочет, это когда любые риски признаются ничтожными перед целью – тот сможет правильно их применить. Кто вообще для этих людей сделал больше, чем я?

Народ поставил своих малышей на землю, и гомон, приняв благодарный тон, возобновился с новой силой и оброс земными поклонами.

- Все, хорош! – попросил я. – Работа – не волк, в лес не убежит!

- Как? – заинтересовался батюшка Силуан.

- Не слыхал что ли? – удивился я. – Работа – не волк, в лес не убежит. Сиречь – перед глазами будет маячить несделанная, совесть бередить.

Объяснение помогло достичь понимания, и мужики вернулись к работе, а заодно, осознав, что Силуан теперь, коли уж учить детей станет, станет и «связующим звеном» между ними и мной (значит способен повлиять на скорость переезда ребенка в монастырь), а значит нужно проявить энтузиазм, в огород брызнули дамы.

Далее я припахал помощника:

- Бери шмотки, - кивнул на телегу. – А потом помоги матери Кольку переодеть, - указал на дом. – Евпраксия, слышь?

- Слышу, батюшка-кормилец Гелий Давлатович! – бросившись на землю, попыталась поцеловать мне сапог попадья.

- Да хорош тебе! – чертыхнувшись, отступил я. – Силуан!

- Ну-ка вставай, дура, куды ртом своим поганым сапоги иноземные поганить лезешь? – совсем неправильно меня поняв, батюшка за платок и волосы под ним рывком поднял супругу на ноги.

Хардкорный средневековый патриархат, что с него взять?

«Вразумив» попадью звонкой пощечиной, Силуан установил внешний контроль:

- А ну быстро Кольку переодевать!

Схватив сына за запястье, Евпраксия шмыгнула в дом, следом со свертком вещей туда вбежал Федька, а я решил немного позаботиться о своей репутации:

- Не как за вещь за Кольку плачу тебе, батюшка, - отвесил Силуану легкий поклон. – А показываю – не голытьбе ребенка на обучение передаете, да в благодарность великую за работника доброго!

Да пофигу оно на самом деле окружающим – не на органы, да и ладно.

***

- Ты только, слышь, - авторитетно наставлял Федька маленького подчиненного. – Хозяина позорить не смей, сопли не рукавом вытирай, а тряпицею –