Воин-Врач VII - Олег Дмитриев

Слева в отрядах оказалось больше стрелков и тех, кто был готов мета́ть лёгкие копья, сулицы, вязанки которых были приторочены за спинами. Мех на них был огненно-рыжий, и воины эти отрывисто тявкали, славя и веселя Старого Ли́са. Который наверняка был бы доволен такой победой, когда среди его правнуков ни один не был убит или хотя бы ранен.

Полки́ продолжали выходить, выстраиваясь на кромке обрыва. Случись что — их волна, хлынувшая вниз, смела бы не только несколько тысяч булгар на льду великой реки, но и каменный город на далёком противоположном берегу. Им не было числа. К волчьему вою, медвежьему рыку, лисьему тявканью добавлялись трубный рёв Лосей, ворчание и визг Росомах, шипение Рысей, уханье Филинов и Сычей, клёкот Орлов и Беркутов.

За спиной Чародея на берег Итиля по его зову вышел Русский Лес. Весь разом. Огромный, могучий, таинственный, дремучий и неодолимый ни в этом времени, ни в каком другом. Показав Степи часть своей силы, что скрывали заснеженные поля, низкие, до самой земли свисавшие чёрные лапы е́лей, прятали в листве тысячелетние дубравы. Той силы, которой не могли понять и от этого боялись уроженцы равнин, пустынь и прерий. Которым за каждым деревом, под каждой веткой мерещилась смерть. Или не мерещилась.

— Я, Всеслав, — начал было великий князь, едва чуть утихли звуки над берегом. И посмотрел на толмача.

Бедолага рыскал глазами по краю обрыва, крутя головой, глядя на бесчисленное воинство, будто выросшее из-под снега. Рысь наклонился к нему ближе и деликатно кашлянул. Хотя явно хотел пнуть или отвесить леща. Но озаботился, видимо, торжественностью момента, решив её не нарушать.

Переводчик подскочил, как от удара кнутом, и вытаращился на Чародея. Он впервые за долгую жизнь пропустил слова́ нанимателя. Это было серьёзное нарушение должностных обязанностей, конечно. Правда, судя по его бледному лицу и вытаращенным глазам, он и имя собственное сейчас вспомнил бы не сразу.

— Я, Всеслав, — размеренно и плавно повторил жуткий вождь русов, отведя глаза от трясшегося бедолаги лишь после того, как тот начал «синхронить».

— Своим словом, волей Богов, призвав в свидетели Солнце, Небо, Лес, Землю и Воду, принимаю под руку эти края и люд, их населяющий. Я клянусь хранить и оберегать покой и мир на этой земле, делать всё для того, чтобы ваши дети росли здоровыми, в мире и достатке. Я, тот, чья воля и сила простёрлись от ледяных гор Севера до жарких морей Юга, спрашиваю вас, храбрые и честные воины Востока! Идёте ли вы под руку земли с именем Русь добром и собственной волей? Клянётесь ли в верности мне? Даёте ли слово мужчины в том, чтоб слушать меня и тех, кто говорит от моего имени?

Трижды прокатилась волна тысяч голосов. Над белым простором широкой Волги. Над её высокими берегами. Над головами всего бесчисленного воинства Чародеева. Над подмерзавшими лужами крови тех, кто клятвы не давал.

— Народ Булгар принял твою волю, о Всеслав, — без особой необходимости перевёл толмач.

— Здесь и сейчас, на глазах каждого из нас, случилась, я очень на это надеюсь, последняя казнь тех булгар, кто поноси́л Русь и осмелился поднять на неё оружную руку! — полетел коленопреклонённым войском глас Чародеев. И эхо от него, будто сдвоенного, разлеталось над Волгой в обе стороны. — Здесь и сейчас каждый из нас услышал и запомнил навеки слова братской клятвы, сказанные народом Булгар. Посему нарекаю я град, что стоит на высоком берегу за вашими спинами, перед лицом моим, Казанью! И быть ему цветущим, богатым и славным на тысячи лет, пока живут в мире и дружбе народы наши!

Единый вой десятка тысяч гло́ток едва не расколол на великой реке многострадальный лёд.

А когда стал затихать восторженный хор, справа, из-за острова посреди реки с визгами и гиканьем показалась конная орда. Всадники на степных лошадях мчали спешно, быстро. Но замедляли ход, приближаясь к странной картине, где вокруг кровавых клякс застыли на коленях храбрые булгары. Напротив них перед небольшой дружиной русов стоял и с интересом смотрел на приближавшихся Всеслав Полоцкий. А над его ратниками вдоль всего берега тянулась версты на три стена копий и рогатин, которые держали крепко тысячи рук.

— Ты гляди-ка, почти успел ведь! Ох и всыплет ему батька за такое небрежение лошадьми на морозе, — буркнул Рысь, щурясь на группку верховых, что отделилась от остановившейся конной лавы и подходила ближе едва ли не шагом.

— Молодец он, ничего ему батька не сделает, — отозвался Всеслав. А я подумал, что ангина переводчику нашему обеспечена. Полдня на ветру с разинутым ртом — это вам не шутки.

— Здрав будь, дядя Всеслав! Отец и дед привет и поклон передают. Велели мчать быстрее ветра на помощь русским братьям.

Сырчан слетел с коня красивым, лёгким движением. И я только порадовался за его ногу, что так удачно подвернулась тогда мне под руки, и не подвернулась сейчас. Снежок поскрипывал под его богатыми ханскими сапогами. И это, кажется, слышал любой здесь. Ну, кроме мёртвых и контуженных, понятное дело.

— Здравствуй, Сырчан, здравствуй! Рад тебя видеть, рад слышать вести от моего дорогого южного брата, повелителя Великой Степи! Здоровы ли уважаемый Ясинь-хан и твой уважаемый отец, Шарукан? — князь говорил протяжно, но весомо, по-государственному, хотя глаза его и смеялись. Охнул, получив-таки от Рыси дважды заслуженного леща, переводчик, и наша светская беседа стала доступна и булгарам. Которым тоже, касается, вовсю светила ангина.

— Благодарю, дядя Всеслав, оба здоровы. Отец велел передать, что ожидает из Рея великое посольство от персиан и от самого́ Алп-Арслана. Просил узнать, не собирался ли ты в наши края в ближайшее время, — глаза Сырчана нет-нет, да и перебегали на лежавшие справа вразнобой куски верблюда и человека. Ещё расскажет, поди, потом кыпчакский эпос, что против русских воевали какие-нибудь кентавры степные.

— Добрые вести, добрые. Думали мы завтрева домой отправляться, конечно. Тут закончены дела наши, видишь — мир да лад круго́м, — довольно спорно обвёл Чародей рукой картину на красном льду, к которой описание подходило откровенно слабо.

— Вижу, да, — кивнул согласно старший сын великого хана, но, кажется, чисто автоматически. — Вовремя Всевышний надоумил соседей. Могло бы и как на Александровой пади закончиться.

— Могло бы, — согласился Всеслав, глядя, как довольно закивал Гнат. —