Другая жизнь. Назад в СССР. - Михаил Васильевич Шелест

- Вот! Всё! Долг отдан! – сказала она, но вдруг поняла, наверное, по моим выпученным глазам, что со мной снова что-то не так.

- Что с тобой? – удивлённо спросила она, а я так и не мог нормально вдохнуть, а лишь сипел, втягивая воздух сквозь зубы.

- Ну, у тебя и удар, - просипел я еле слышно, наконец-то вдохнув, но не отклоняясь от неё. Она восхитительно пахла ананасами.

- У тебя вкусные ананасные губы, - прошептал я.

- Любишь ананасы? - усмехнулась она, выдыхая на меня тропическую свежесть.

- Люблю, - сказал я и снова приблизил своё лицо к её лицу.

Наши глаза сплелись взглядами и в голове моей затуманилось. Я только почувствовал, как мы снова коснулись губами.

Я «привычно» откинул подлокотник левой рукой и развернул Светлану к себе коленками. Рука непроизвольно скользнула по её бедру, но тут же, словно обожглась, легла ей на талию.

В этот раз мы целовались долго и были так далеки от фильма, что только заслышав шевеление в зале, поняли, что фильм закончился. По экрану ползли титры.

- Весёленькое кино, - проговорил я слегка осипшим голосом. – И оправил девушке юбку.

Всё-таки я не удержал себя в «ежовых рукавицах» и позволил некоторые «излишества». Совсем маленькие. Их можно было бы назвать разведкой плацдарма будущих боевых действий. Ха-ха…

- Извини, - попросил я. – Я нечаянно!

- Облапал всю! - «возмутилась» девчонка. – А теперь извиняется! Ты всех так на первом свидинии?

- Не было у меня свиданий, - соврал я и повторил шёпотом. - Я нечаянно!

- За нечаянно, сам знаешь, что делают.

- Что? – удивился я.

- Бьют отчаянно! – сказала она серьёзно. – Ты только не зазнавайся. А то рожа вон какая довольная, как у кота, что сметаны налопался.

- Да? – удивился я.

- Да! Верни на место своё умное лицо! А то мама сразу догадается.

Я провёл ладонями по лицу сначала вверх, а потом вниз, словно умывшись и спросил:

- Так лучше?

- Не очень. Ладно, сидим, дышим, - как-то по-взрослому сказала она. - Отвернись.

Девушка, как и я, выглядела растрёпанной и, понимая это, приводила себя в порядок, и мне пришлось отвернулся к экрану и уставиться на медленно двигающиеся строчки английских букв.

- И чтобы не думал мне ничего лишнего! – приказала она. – Не знаю, что на меня нашло. Ты, как вампир, в меня вцепился. Я чуть сознание не потеряла. Сгробастал, как куклу…

- Я нечаянно…

- Щас, как дам, «нечаянно»! – прошипела она.

- Что же ты не сопротивлялась? – нерешительно спросил я, ожидая удара, и он «прилетел».

Я почувствовал удар куда-то в район «загривка». Примерно по седьмому позвонку.

- Да что ж такое-то?! – простонал я. – Ты меня инвалидом сделаешь. Хорошо хоть не по затылку.

- Знаю, куда бить, - со значением в голосе сказала она. – Папа учил.

- Он у тебя кто? Спецназ ГРУ?

- Не важно! Не сопротивлялась, говоришь? – снова прошипела она. – Да как тут посопротивляешься? Схватил своими щупальцами! Или лапищами?! Как медведь Машеньку.

- А он так её, да? Не знал, - решил я разрядить обстановку, но снова получил по шее.

- Поговори мне. Развратник! Надо же?! Сводила мальчика в кино на свою голову!

- Кхм… И не только…

- Сейчас по голове дам.

- Куда бьют, туда целуют, - смелел я всё больше, потому, что в зале включили свет.

- Фиг тебе больше, а не поцелуй. Пошли уже! Расселся!

Мы вылезли из загородки и двинулись не к общим выходам на улицу, куда выходили зрители, а через «входы», нырнув за плотные плюшевые портьеры тёмно-зелёного цвета и вынырнув в фойе. Оглянувшись, я увидел очень опрятно выглядевшую девочку Свету, словно и не бывавшую в «медвежьих» объятиях.

Я вспомнил её хрупкое маленькое тело, которое можно было одной моей рукой обнять два раза, в душе у меня потеплело, и я улыбнулся. К удивлению, Светлана не отреагировала резко, а наоборот, вроде бы тоже что-то почувствовала и её только что решительный, возмущённый и где-то даже гневный взгляд, стал мягче и не увереннее.

- Иди-иди, давай, - буркнула Светлана, нахмурив свои удивительно чёрные и не выщипанные брови.

Девчонки уже с восьмого класса начинали работать над собственной «маской» с боевым раскрасом. Лицо Светланы было девственно чисто. Что, кстати, уберегло нас от стёршейся туши и других ущербов имиджу. Только чуть припухшие губы она слегка покрыла розовой помадой, что очень шло её светлой коже лица.

– Сделай умное лицо! - услышал я за спиной, и тут же увидел перед собой Надежду Евгеньевну.

- Ну, как, кино? – спросила она, внимательно нас разглядывая.

- Голливуд, - кивнул головой я и голосом кинокритика заявил. – У них в последнее время совершенно размазались границы между «хорошими парнями» и «мразями». Как в шестьдесят восьмом «Кодекс Хейса» отменили, так и пошло-поехало.

- Что за «Кодекс Хейса»? - удивилась Надежда Евгеньевна.

- Как, вы не знаете? – «удивился» я, специально затеявший этот разговор, чтобы удивить её. – Стандарт нравственной цензуры, введённый в США в тридцатом году Ассоциацией производителей и прокатчиков фильмов. Снимать фильмы, не соблюдая кодекс Хейса, было можно, но такие фильмы не имели шанса быть выпущенными в прокат кинотеатров, принадлежавших членам ассоциации. В шестидесятые годы киностудии отказались от соблюдения устаревшего кодекса, а в шестьдесят восьмом году он был отменён.

- Цензура?! В США?! – ещё больше удивилась Надежда Евгеньевна. – Там же нет цензуры?

- Официальной государственной цензуры, вроде, как, нет. Это «общественная» Ассоциация.

- И что же запрещала эта цензура, а сейчас разрешено? – улыбнулась Надежда Евгеньевна.

- Много чего. Было запрещено использование обсценной лексики и экспрессивных выражений, включая и такие слова, как «God», «Lord», «Jesus», «Christ» (если только они не произносятся благоговейно в связи с надлежащими религиозными церемониями), «hell», «damn»[2], «Gawd»[3]. При этом их можно было показывать написанными (кроме откровенно нецензурной брани).

- Что такое «Damn» и «Gawd»? – спросила Светлана.

Я объяснил.

- Интересно. А что ещё? – спросила она же.

- Ну… Изображение любой соблазнительной наготы, например. Причём не допускался показ не только обнажённых актёров или актрис, но и их силуэтов или теней. Также не допускалось, чтобы