Красавчик. Часть 1 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

— Мужчина! — окликнул меня черноволосый.

Я обернулся.

Пассажир поднял руку и указал кончиком сигареты на здание вокзала.

— Мужчина, что это за флаг у вас там висит? — спросил он.

Я взглянул на российский триколор.

— Так это… голландский, — ответил я. — Повесили в знак дружбы народов. У нас в Порогах сейчас проходит неделя голландской культуры.

— Голландский? Разве?

Пассажиры поезда снова взглянули в сторону вокзала.

— Точно, флаг Нидерландов, — заверил я. — Без вариантов. Только полосы местами поменяли. Перепутали. С кем не бывает? Да и какая разница? Никто ведь не обидится: голландцы мимо этой станции редко проезжают.

Для посадки в поезд билет мне не понадобился. Хватило моей улыбки и советской банкноты с изображением Ленина. Я пообещал Порошину, что сперва предложу проводнице именно советские деньги — я выполнил своё обещание и невольно подивился результату. Советские рубли работницу железной дороги будто бы и не удивили. Проводница ловко спрятала банкноту в карман, улыбнулась мне в ответ — я невольно почувствовал себя обманутым, будто в магазине мне недодали сдачу. Но сдачу у проводницы я не потребовал. Как не вынул из кармана и оба оказавшиеся невостребованными паспорта (советский и российский).

Проводница просканировала меня взглядом, сказала, чтобы я занял «любое свободное» место. Она выглядела сонной и уставшей. Без бейджа с именем на груди. Проводница пообещала, что «после отправления» принесёт мне «бельё». Прикрыла губы ладонью, зевнула. Я поднялся по ступеням в вагон — почувствовал себя при этом будто бы под прицелом кинокамер. Невольно оглянулся: взглянул на трепыхавшийся на ветру триколор и на видневшееся в полумраке пятно (припаркованную около вокзала машину Порошина). Зашагал по узкому коридору — к запахам креозота и табачного дыма здесь добавился запашок пота.

Свободными в вагоне оказались только верхние боковые полки. Да и то, всего лишь две: ближайшие к туалету. Я выбрал сороковое место. На тридцать девятом похрапывал похожий телосложением на моржа мужчина. Он то и дело почёсывал свой выглядывавший из-под белой майки живот. Я бросил на третью полку рюкзак. Заметил внимательный взгляд пожилой женщины, которая следила за мной из соседнего купе. Развернул матрас. Замер в проходе в ожидании проводницы, пробежался взглядом по тёмному вагону. Отметил, что пассажиры спали вполне правдоподобно. Невольно зевнул. Увидел, что в вагон вернулись ходившие на перекур мужчины.

Вагон вздрогнул — светивший за окном купе фонарь медленно поплыл в сторону. Я посмотрел на то, как за окном выглянула из-за крон деревьев и снова появлялась на небе луна. Взглянул на газетный свёрток, что лежал на столе в купе — в шаге от меня. Невольно подумал: «Какая дата указана на этой газете? Какой год?» Улыбнулся явившейся ко мне с постельным бельём в руках проводнице. Постелил поверх матраса простыню, сунул видавшую виды подушку в наволочку. Мои метр и восемьдесят восемь сантиметров поместились на «второй» полке с трудом и не в полный рост. Я закрыл глаза и сам не заметил, как провалился в сон.

Ещё в полудрёме я услышал бренчание гитары и мужской голос, который распевал незнакомую мне песню. Он напомнил о студенческих временах, когда я часто наведывался к приятелям в общежитие.

— … Ах, эта девушка, — фальшивил мужчина, — меня с ума свела…

— … Разбила сердце мне, — подпевали женские голоса, — покой взяла…

Я почувствовал, как моя кровать вздрагивала, будто я покачивался на волнах… или ехал в поезде. Открыл глаза — увидел над собой матовую поверхность полки. Не сразу, но всё же сообразил, где и почему нахожусь. Унюхал запахи еды, пота и табачного дыма. Повернул голову — встретился взглядом с глазами сидевшей на нижней полке незнакомой женщины. Женщина тут же отвернулась, точно её смутил мой взгляд.

Гитара выдала прощальный аккорд и замолчала. Гул голосов в вагоне будто бы стал громче. Я посмотрел на улицу — увидел небольшие белые облака на ярко-синем небе. Отметил, что окно в купе приоткрыто. Взглянул на часы и обнаружил, что проспал без малого десять часов. Свесил с полки ноги — так, чтобы они не оказались рядом с лицом пассажира с тридцать девятого места. Взял с третьей полки кроссовки, соскочил на пол.

Улыбнулся, поздоровался — ответом мне стало негромкое разноголосое «здрасте».

В начале вагона снова ожила гитара.

— Может быть, пора угомониться, — пропел мужской голос, — но я, грешным делом, не люблю…

— … Поговорку, что иметь синицу, — подхватили женские голоса, — лучше, чем грустить по журавлю…

Я прошёл к туалету — тот оказался заперт. Из емкости для сбора мусор неприятно пахло. Поэтому я вернулся к своей полке, уселся за стол напротив читавшего книгу мужчины. Снова посмотрел в сторону туалета.

— Скоро остановка, — сказала мне женщина с окрашенными хной волосами. — Туалет уже закрыли. Терпите, молодой человек.

В её голосе мне послышалась ирония. Я выглянул за окно — обнаружил, что поезд действительно подъезжал к железнодорожной станции. Увидел, как неспешно проплыли мимо вагона макушки стоявших на перроне людей. Мой взгляд зацепился за фасад вокзала — точнее, за висевший на фасаде выгоревший на солнце красноватый баннер. Я прочёл на баннере: «Наш курс — коммунизм!» Невольно вспомнил вчерашние рассказы Сергея Петровича Порошина.

Моржеподобный мужчина тоже взглянул за окно. Он захлопнул книгу и взял со стола пачку сигарет «Прима». Вынул из неё сигарету, сунул её в рот. Протянул пачку мне, предложил закурить. Я покачал головой и ответил, что не курю. Поезд остановился. Мужчина с сигаретой во рту направился к выходу из вагона. Я тоже поднялся со своего места и последовал за ним. За окнами поезда мелькал советский баннер — я посматривал на него, будто надеялся, что он исчезнет.

Гитара смолкла — я увидел её лежащей на нижней полке во втором купе. В хвосте вереницы пассажиров я вышел на улицу, где тут же зажмурился от яркого солнечного света. Услышал чириканье птиц и громкий женский голос, предлагавший купить «семочки». Я улыбнулся проводнице, замершей у ведущих в вагон ступеней. Двумя руками пригладил на голове волосы. Окинул взглядом заполненный пассажирами поезда перрон. Задержал взгляд на группе людей, что замерли напротив окон второго купе.

Узнал мужчину — это с ним я разговаривал ночью на станции «Пороги». Ночью Сергей Петрович Порошин назвал этого человека своим отцом. Хотя на вид мужчине было лет тридцать, не больше: он выглядел младше Сергея Петровича. Я прикинул, что этот мужчина действительно походил на Порошина, моего бывшего коллегу по работе. Те же густые чёрные волосы и косматые, почти соединившиеся на переносице брови. Прямая спина, будто к ней привязали доску.

Мужчина пыхтел сигаретой, придерживал за плечо темноволосого мальчишку-дошкольника, который вертел головой — рассматривал стоявших на перроне людей.

Я вспомнил о той фотографии, которую мне вчера показал Порошин. Потому что на ней была запечатлена вся эта, стоявшая сейчас всего в пяти шагах от меня, компания. Черноволосый мужчина (Пётр Порошин?), пятилетний мальчишка (Сергей Петрович?), его сверстник (Вася?), темноволосая кудрявая и чуть полноватая женщина примерно моего возраста (Ольга Порошина?), блондинка лет двадцати пяти или чуть старше (Васина мать Рита?) и рыжеволосая стройная женщина того же возраста (Валентина?).

Я невольно дёрнулся в сторону вагона: туда, где в рюкзаке лежала полученная от Сергея Петровича фотография. Хотя почти не сомневался: там действительно были изображены именно эти люди. Только стоящие на пляже рядом с искусственной пальмой. По моей спине, под мятой футболкой, пробежали мурашки. Я почувствовал, как вздыбились у меня на руках волоски. Повернул голову и посмотрел на здание вокзала. Триколор я на нём не увидел — там по-прежнему красовался баннер времён СССР.

В голове промелькнула мысль о розыгрыше. Я отмахнулся от неё: уж слишком затратным и неоправданным мне подобный розыгрыш показался. Я пробежался взглядом по одежде стоявших на перроне людей. Не увидел ни джинсы, ни кроссовки, ни бейсболки. Я рассматривал разноцветные халаты и сарафаны, нелепые трикотажные штаны, старомодные рубашки с коротким рукавом и футболки. Взглянул на тряпичные тапки со стоптанными задниками, на потёртые сандалии и на невзрачные босоножки.