Полдень, XXI век, 2008 № 11 - Яна Юрьевна Дубинянская

ПОЛДЕНЬ XXI ВЕК

НОЯБРЬ (47) 2008

Колонка дежурного по номеру

Мне очень интересно, что происходит сейчас с так называемым внутренним цензором?

Раньше, примерно четверть века назад, внутренний цензор (назовем его для краткости ВЦ, как вычислительный центр) был очень детерминированным вычислительным центром. Область табуированного в текстах — тематики, лексики, иронии и юмора — определялась им безошибочно, а дальше писателю оставалось решать, как себя вести. Писать ли снова в стол по принципу «не могу молчать!» или же постараться обойти эту довольно обширную область, оставаясь все же на поле литературы, то есть не занимаясь поделками на потребу.

Мы все помним, как решали эту дилемму Стругацкие, балансируя на границе дозволенного и недозволенного.

После победы пролетарской революции демократии и рыночных отношений цензура была официально отменена, и началась мучительная борьба литераторов с собственным ВЦ, которая часто приводила к тому, что писатель настолько смело вторгался в область ранее запретного, что опять-таки исчезал с литературного поля, ибо далеко не всё, находившееся под запретом, автоматически становилось литературой при его описании и опубликовании.

Но вот государство, с которым и происходят эти игры, стало укреплять вертикали и горизонтали, приструнивать оппозицию и всячески показывать, кто в доме хозяин.

Но цензуру не вводит. Не вводит почему-то. А почему?

Да потому, что не просто надеется, а знает, что ВЦ никуда не делся. Он охотно просыпается в рядах редакторов, издателей и самих пишущих просто на всякий случай, как бы чего не вышло.

И опять чего-чего, а литературы не выходит.

К чему же я призываю?

Да ни к чему. Писать самым верным творческим методом — как Бог на душу положит, ибо Бог всегда кладёт правильно, а ВЦ аранжирует фальшиво.

Значит ли это, что надо писать смело и лезть в бутылку на баррикады? Да никоим образом! Лезть по-прежнему надо только себе в душу, а опубликуют это или нет — ну разве в этом дело? Или кто-то всё ещё рассчитывает жить на литературные гонорары?

Александр Житинский

Истории

Образы

Фантазии

ЯНА ДУБИНЯНСКАЯ

Шарашка

Повесть

— Мам, не плачь, я заработаю для тебя денег, — сказал Димка.

Заглянул мне в глаза — и наступил в лужу; расстроился. Так старался, обходя острова непролазной грязи, кучи серого снега и потоки талой воды между ними... Чувствовал, что реально может сделать для меня самую малость: не промочить ноги.

Нельзя было брать его с собой. Я надеялась, что шестилетний ребенок не поймет. Хотя нет, ни на что такое я не надеялась, просто боялась оставить его дома — я теперь панически боюсь отпускать сына от себя. С тех самых пор, как он забрал его из садика. И вернул — подбросил под дверь — через три дня, потому что у Димки начался приступ астмы, и он не знал, что делать. Еще и трус.

Сегодня я в очередной раз убедилась, что ничего о нем не знаю. Оказалось, что он числится замдиректора в своей подопечной отмывочной конторе и получает легальную, задекларированную зарплату ровно на рубль выше прожиточного минимума. И алименты на Димку по решению сегодняшнего суда будет платить именно с нее. Суд обязал меня также вернуть бывшему супругу вещи, переданные мне во временное пользование (список прилагается). О том, что он ведет учет своих подарков и коллекционирует товарные чеки, я тоже не знала.

Он и Димку заберет. Рано или поздно. Не обращаясь, естественно, ни в какой суд. Только сначала даст мне время осознать простую истину: я не в состоянии прожить без него. Ему же наверняка известно, что я до сих пор не нашла работу, за месяц задолжала квартирной хозяйке, что золотые безделушки из списка давно сданы в скупку и даже издержки суда мне не по карману. Впрочем, подавать в суд было с моей стороны глупой ошибкой, — это он уже дал мне понять.

И Димке.

— Я буду мыть машины, мам. Сегодня я видел, один мальчик помыл... его машину, так он ему пять баксов дал. А это же нетрудно, только надо баллончик купить...

Снежная грязь расползалась под ногами; я тоже угодила в лужу по щиколотку. Уже смеркалось. На той стороне улицы светилась витрина гастронома, слева на стекле виднелась старомодная надпись «Кафетерий».

—Да ну тебя, Димка... Пирожное хочешь?

* * *

Кафетерий слегка отдавал бомжатней. Но что делать — денег на чистенький фаст-фуд у меня все равно не было. По крайней мере, здесь запрещалось курить, и воздух портила только вонь дешевого гриля и пережженного кофе. Я усадила Димку подальше от двоих алкашей, квасивших у окна, и подошла к стойке.

— Один чай с лимоном, один кофе. Пирожное корзиночку... они свежие? ,

— Эклеры посвежее, — доверительно сообщила продавщица.

— Тогда эклер. И... — я поколебалась, — ...стаканчик красного вина. Кагора, если есть.

— Есть портвейн.

—Хорошо, давайте.

Вот так и спиваются. Сначала стаканчик красненького для снятия стресса, потом два стаканчика покрепче, а там и по сто грамм в каждой подвернувшейся «наливайке». А Димка будет мыть машины. Своей никчемной матери на опохмелку.

Он всегда говорил, что я никчемная. Каждый раз, когда я пробовала критиковать его бизнес, о подробностях которого узнавала из новостей. Он постоянно напоминал мне, на чьи средства я существую. То бишь убиваю время по бутикам, саунам и салонам красоты, пока он вкалывает, как проклятый, благородно рискуя здоровьем, нервами и жизнью. И не сомневался, что без него я никак не смогу.

Но я же смогла! Я же ушла от него — с маленьким чемоданом в одной руке и сонным Димкой, виснущим на другой. Если и взяла подаренные им побрякушки, так ведь это только на первое время. Я собиралась устроиться на работу. Уверена, что до сих пор у меня ничего не вышло не без его помощи; да и вряд ли случайно нас уже четыре раза без предупреждения выгоняли со съемных квартир. Конечно, я могу преувеличивать