Победа будет за нами - М. Петрович
Идея с Африкой принадлежала Михе, который круто шарил в континентах. На территории стран НАТО ловить было нечего, утверждал он, уж мы ебнули так ебнули, это кроме шуток. Но и в России было ничуть не лучше, поскольку произошла абсолютно непредсказуемая вещь. Враги ебнули в ответ, просто секундой позже. Вот этого никто не ожидал. Близнецы своими глазами видели шок на лицах начальства.
На интернете, разглядывая снимки пепелищ, дед рассуждал о скором восстановлении всех наших территорий. «Да, — говорил он, двигая карту старой России курсором, — это была великая жертва российского народа, принесенная ради мирного будущего наших детей. Мы — самый дружелюбный народ на планете, но нас буквально вынудили применить ядерное оружие. Но! — тут дед поднимал квадратную морщинистую руку в старческих пятнах, — мы никогда не забудем безымянных героев, которые отдали свои жизни за геополитические интересы Российской Федерации. Сохраним историческую память».
Когда дед залепил это впервые, Женек даже вышел из анабиоза, в который он неосознанно погружал себя с первого дня победы. Жил типа как подлещик подо льдом: подтормаживал, но ел, спал, строго следовал уставу и достойно выполнял свой долг. А когда сквозь этот лед до него донесся дребезжащий дедов тенорок, лейтенант чего-то вдруг представил мамку. С богатыми, дорогими, белыми, как кафель, зубами.
Вслед за этим Женек обнаружил, что ему в башку заехала незнакомая мысль. Совершенно лишняя и посторонняя. Чужая. Он все свои мысли знал прекрасно, их было не сильно много, но это были хорошие простые мысли, и ему хватало. Он ни в чем не нуждался.
Да даже и не мысль это была, а какой-то жалобный писк мелкого пятилетнего щенка: а мамку вы вообще спросили? Если б Женек взялся распутывать, что он вообще имеет в виду, то вопрос наверняка оброс бы уточнениями: хотела ли мамка стать безымянным героем? а что это вообще такое — наши геополитические интересы, что аж мамку за них угробили? чем было плохо такое будущее, где никто не помер и мамка осталась радоваться зубам?
Но лейтенант распутывать не то чтоб не хотел или не умел, он просто не подозревал о существовании такого занятия. Поэтому он маялся. Этот вопрос или эта мысль, короче, эта хрень застряла у него внутри как крючок-обратка. Крючок был то ледяной, то раскаленный, он мешал и ощущался при малейшем движении, и Женек бессильно думал: блять, а, вот же блять. Ну не спросили и не спросили — кто мы, чтоб нас спрашивать, ну всё, хорош.
Лейтенант обескураженно страдал, как страдает большая жизнерадостная псина, впервые умирающая в лесу на привязи. В надежде унять ноющий крючок он сопровождал деда на молебны, но там, как назло, была эта грустная Богородица со своими большими темными глазами, и бессловесная мука Женька возносилась совсем уже не пойми куда.
Женек дичайше хотел вернуться в нормальное целое состояние, когда этой болячки у него еще не было. Он был девственным мыслителем и посему не знал, что раздумать мысль обратно совершенно невозможно. Ау, Женек, мы прокляты.
Поначалу он сопротивлялся и настойчиво думал свои проверенные мысли, запуская их в башке как волчки. Вот мысль о превосходстве русского оружия (волчок крутился, но не радовал). О том, что прадеды-герои им гордятся (с этой мыслью тоже происходило неладное).
Перебирал красивых телочек из тик-тока (ни с одной из которых у него ничего не будет). Радовался, что оказался одним из немногих выживших на целой планете (а нахуя, спрашивается). Он представлял восхищенные глаза соседей, которым он рассказывает, что охраняет самого Президента и часто видит его вблизи (это была его любимая мысль, и теперь она стала ему отвратительна со всех сторон). Женек в итоге догадался, что эта инородная херня каким-то образом испортила все его старые надежные мысли.
Женек терпел неделю. Он жопой чуял, что добром это не кончится: мысль была ужасной и неправильной, от нее абсолютно все перекосилось, и при этом она точно описывала его состояние. Пришлось сознаться Михе.
И вот что ты будешь делать, близнецы есть близнецы, все у них одинаково. Миху тоже крыло, но не за мамку. Оказалось, в школе он испытывал привязанность к глобусу. К факту его существования. Не то чтоб он помнил что-то конкретное, но его прикалывали очертания материков, точки городов, паутинки границ. Ему нравилось сочетание быстрого, круглого, голубого, зеленого и рыжего.
И теперь Миху корежило, когда дед на интернете показывал наши новые территории, вид из космоса. Он не знал, что именно его бесит. То ли гнусное серо-черное на месте зеленого и голубого, то ли то, как загораются вареные дедовы глазенки при виде испорченного глобуса. Но всякий раз Михе нестерпимо хотелось сунуть ему в бочину.
Ладно, какой-то Лондон или Париж, кто их когда видел, может, там и правда сплошные бандеры и наемники, но Тотьма-то тут при чем. А Запань? А Пинюг? А красивые московские девки с этими их губами и сиськами с арбуз? Девок было жаль, шо писец.
Короче, вопрос был только в том, идти ли в Африку через Лопью Запань или напрямки. Судя по съемкам со спутника, даже их далекий регион выглядел как игра «Метро-2033». И это тупо означало, что ни мамки, ни бати, ни дома с новой крышей больше нет. Ни поселка, никого.
Однако ж такое тотальное отсутствие всего и всех в голове у Михи никак не укладывалось, поэтому он колебался. Вдруг мамка успела забраться в погреб? Там закрутки, картошка, может, она жива. Может, пересидела.
Тогда надо идти с Москвы наверх и вправо, забирать мамку, а уж потом спускаться вниз-вниз-вниз к Африке, где, судя по тем же спутниковым съемкам, зеленое и рыжее местами сохранилось.
Сами того не зная, мятежные близнецы собирались повторить путь человека гейдельбергского, который вышел когда-то из Африки и пошел эволюционировать в Европу. И вот сто тысяч лет спустя его выдающиеся потомки, достигшие, очевидно, пика своего развития, возвращаются обратно. Домой, в колыбель человечества. Наташа, мы всё уронили. Вообще всё.
Оставалось понять, что делать с радиацией. Благодаря Милонову в Кремле ее не было. Но уже в ГУМе, куда они залезли самовольно, счетчик начинал нехорошо трещать, значит, к метро можно было и не соваться.
В тот день для отвода глаз они
