Полдень, XXI век, 2008 № 11 - Яна Юрьевна Дубинянская
В просвет между клочьями тумана впереди показалась равнина. Белая и пушистая, будто дорогое ковровое покрытие. Озеро до сих пор подо льдом?.. Я усомнилась, но не слишком сильно. Если оно за зиму промерзло до дна, вполне может быть. И снег на льду лежит дольше, чем на земле. Подойти ближе, найти кромку...
Я шагнула и провалилась. По колено.
Не в воду.
Ногам стало мягко и тепло, и поначалу эти тепло и мягкость усыпили страх. Недоуменно глянула вниз: а как же тогда снег?
Снег перекатывался мелкими волнами, как если б под белым покрытием шевелилось громадное животное. Вокруг ног, выше икр, не защищенных сапогами, пульсировало густое, желеобразное, живое. Попыталась выдернуть ногу; но опоры не было, я только погрузилась еще глубже. В полуметре слева вздулся, темнея, пузырь размером с футбольный мяч — и лопнул фонтаном красно-бурой студенистой массы; по снегу протянулась ко мне пятипалая клякса, похожая на щупальце. Я огляделась в панике: сквозь ошметья тумана было видно, как все вокруг бугрится, вспучивается, плюется бурой слизью, густой, тягучей, с запахом гнилого мяса...
Но самое жуткое было там, внутри. Шевелилось, ритмично сокращалось, втягивало. Уже до середины бедра.
Нахлынуло мутное, неуправляемое: рвануться, забиться всем телом, как муха в паутине, как олень в болоте... и тогда—все. Но если сдержаться, не двигаться, замереть, то произойдет то же самое, только медленнее, страшнее...
Прямо передо мной набух громадный пузырь — близко, практически вплотную! — и взорвался, забрызгав меня зловонной массой. Теплые брызги побежали, как живые, по одежде, в разных направлениях, будто норовя отыскать складку, отверстие, проникнуть ближе к голому телу. Я закричала тонко и пронзительно, задергалась, замахала руками, сбивая студенистые комочки, — и провалилась почти по пояс.
Вокруг растекалась грязно-бордовая лужа, словно рана с рваными краями, резко темнеющими на снегу, теплом и ворсистом на ощупь... никакой это, конечно, не снег.
Но я же шла по настоящему снегу! Я стояла на твердой поверхности. И сделала только шаг... один шаг...
Бурая рана брызгалась слизью, курилась запахом падали. Рискнуть. По-другому никак.
Я зажмурилась.
Крутанулась рывком мышц спины и пресса, ввинчиваясь еще глубже в живой студень, но все же развернувшись на сто восемьдесят градусов. И упала на грудь, распластываясь по липкой массе, запрокинув голову и выбросив руки далеко вперед...
Ледяное и твердое. Пальцы скользили, пропахивая борозды в земле, льду и снегу, пытаясь найти опору, зацепиться, удержаться, — а теплая зловонная субстанция подкатывалась к лицу, захлестывала подбородок, взбиралась по щекам ложноножками капель. Не стряхивать. Не совершать лишних движений. Размеренно дышать немыслимой вонью. Закрепиться онемевшими пальцами за камень и медленно, очень медленно и экономно подтягиваться на руках.
Оно заволновалось. Судорожно запульсировало изнутри, пошло волнами, лопнуло еще несколько пузырей, захлестнуло спину. Изо всех сил я рванулась вперед и вверх, под отчаянную вспышку последней мысли: не соскользнут ли пальцы с опоры?!!
...Я сидела на холодной земле, согнув ноги в коленях, опустив голову на скрещенные руки с обломанными и содранными ногтями, а вокруг не было ничего. Ни тумана, ни корпуса, ни кустов, ни озера, ни запаха воды. В нескольких метрах впереди ровно белел снег, точь-в-точь как настоящий.
Надо идти.
Вдали между пегой землей и серым небом виднелся черный бобрик леса. Наверное, туда.
Куда-нибудь.
* * *
Идти до леса оказалось долго. Слишком долго, вразрез с моими представлениями о масштабах здешней территории. Безразмерный дикий пустырь тянулся и тянулся, залежи серого снега перемежались проплешинами земли, черной, рыже-глинистой или поросшей жухлой прошлогодней травой, — зачем шарашке столько бесхозной, бесполезной земли?
Всякий раз, когда приходилось ступать на снег, меня бросало в дрожь. Хотя, если разобраться, опасность могла скрываться и в земле, и в траве, и в глине. И в том, что за все время надо мной не пролетело ни единой птицы, тоже не было ничего хорошего.
Лес все-таки приближался. Уже было видно, что он не черный, а темно-зеленый, сосновый. Над молоденькими сосенками опушки возвышались корабельные стволы с тяжелыми кронами, похожими на грозовые тучи. Может быть, именно в этом лесу несколько дней назад мы с Димкой кормили белочку. И черт его знает, кто или что еще может обитать там, в лесу...
Но гораздо хуже, если это совсем другой лес.
Уже на опушке голая земля начала сдавать позиции снегу. А в лесу по-прежнему стояла зима, белая, нарядная, несмотря на то, что снег был обильно притрушен сухими сосновыми иглами. Я скользила по ним, шепотом заговаривая безумное предчувствие жути — и провалилась, и дико закричала...
Всего лишь в сугроб, проломив корку наста.
На мой крик отозвалась какая-то птица. Далеко.
После нескончаемого пустыря казалось, что идти через лес тоже придется не один час. И вдруг совсем скоро я вышла на тропу. Не на тропинку — на широкую, хорошо утоптанную тропу с длинными проталинами посередине, точно такую же, как та, что вела от рабочего корпуса к коттеджному поселку. Или на ту самую.
Если бы!..
Цепочку моих следов на снегу тропа пересекала наискось. Если развернуться под острым углом, наверняка выйдешь назад на тот непонятный пустырь... а что, если под ним как раз и расположен подземный корпус шарашки? Тогда все сходится. В обратную сторону — коттеджи, а чуть дальше озеро... Быстрее!
Пробежав по стволу сосны, на тропу выскочила белочка с зимним дымчатым хвостом. Сложила лапки, уставилась пытливыми бусинами. Меня передернуло.
...К коттеджам я вышла через четверть часа. Спокойные деревянные домики, аккуратные подтаявшие тропинки к каждому крыльцу — ничего не изменилось с тех пор, как мы с Димкой... Вон тот, если не ошибаюсь, наш. Может быть, зайти на несколько минут, умыться, обработать раны, снять заскорузлую одежду, провонявшую гнилью? Там, наверное, найдется, во что переодеться, в крайнем случае можно постучаться к хозяйственной соседке Марфе. А уже потом, приняв человеческий вид,—в рекреационный корпус, к Димке.
Все будет хорошо.
Уже на верхней ступеньке крыльца я заметила краем глаза что-то знакомое, уже виденное, дежа-вю. Обернулась. Человек в меховой шапке и коротком пальто сидел на скамейке у соседнего коттеджа, вытянув безразмерные ноги. И пока меня не видел.
— Александр Исаакович!
Вскочил, огляделся по сторонам. Я призывно
