журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1995 г. - Владислав Крапивин

Еще был рисовый гуляш и компот из сухофруктов. Разбухшие кружки яблок всплывали в кружках — мякоть набрала холод осеннего вечера.

Сергей знал всех комбайнеров. Дядя Петя Ларин с животом, расперевшим болоньевую куртку, Колек с коричневым лицом и лысиной, Дрыга и Иван Панюков с солидной горбинкой на носу, не мешавшей ему быть мягким и добродушным. Лица у всех иссечены ветром, губы в черных каемках, веки воспалены и в уголках обожженных глаз сгустки белого молозива.

— Сергей, куда тебе спешить, — сказали мужики. — Оставайся с нами. Вот валки подберем — это у нас последнее поле. И что-нибудь сообразим на радостях. Посидим, праздник себе сделаем. Ну... Не отрывайся от народа.

Сергею не трудно было согласиться.

— Вера, что у тебя там в коробке? Оставь нам хлеба. Да тут и мясо еще есть. Сложи в чашку. И компот. Да вернем мы всю твою посуду, не боись. И кружки оставь само собой. Да все тебе утром прямо на кухню доставим. При тебе Кольку поручаем. Сговорчивая ты баба. Таких только мужики и любят.

Повариха уехала.

Комбайнеры заторопились.

— Сергей, может, с кем в кабине проехаться хочешь? Нет, рубашка у тебя легковата. Я уже у шапки уши опускаю. Наверху ветер просифонит.

Комбайны запустили, вывели на валки. Сергей сел в солому. Горячая, изжеванная пыль клубилась над кабинами и сваливалась шлейфом по тихому ветру. Машины жадно захватывали улежавшиеся валки, хозяйствовали, властвовали над расстеленной землей. Только маленькие фигуры комбайнеров казались замершими — темными силуэтами на вечернем поле и никак не проявляли себя: громадная машина сама по себе, неподвижные фигурки сами по себе — вечны. Ему даже показались они в своих кабинах над полем обреченными на неподвижность, как каменные истуканы на курганах. Хоть бы шевельнулись, хоть бы обнаружили признаки жизни. К нему даже подступало крамольное недоумение: столько часов сновать туда-сюда, биться в машине. Думают ли они о чем в своей неподвижности, живут ли? Столько часов в один конец и обратно, туда и обратно и много дней...

Подъезжали из деревни машины, пристраивались сбоку к комбайнам. Сергей увязывался с ними, трясся по жнивью и придерживал мешок от шнека. Пшеница хлестала по ногам, забивала ботинки. Когда машина была загружена до краев, Сергей соскакивал, вытряхивал пшеницу из ботинок и ждал новую.

Комбайнеры кричали что-то, но Сергей не разбирал их голосов и вблизи заметил, что мужики в кабинах все-таки живут.

Они вдруг, по им одним понятным сигналам, в одночасье остановились, собрались вместе, полазали по карманам, собрали в пачку деньги, вручили Кольку и отправили его в деревню с машиной.

— К Зинке подпольщице. Есть у нее. Сам смотри... — сказали Кольку. — И не жмись.

Колек уехал. Мужики отправились к своим комбайнам. Комбайны зашевелились. Тронулись. .Остался стоять один Кольков. Рядков оставалось уже немного: видно по сваленным купам соломы.

Колек быстро обернулся. В старой дерматиновой сумке у него стояли десять бутылок белой., Мужикам подал знак.

Все. Комбайн Ларина первым сошел с полосы. За ним уже двигался вдоль скопненных рядов соломы комбайн Дрыги и только комбайн Ивана Панюкова удалялся на край поля по последнему рядку. Его не ждали — собирались к обжитой копне соломы.

До сумерек убрались. Слизали последнее поле.

Все съехались. От работы отдыхали на ногах — разминались. А сумку уже видели и положок, расстеленный Кольком, и хлеб на нем, и алюминиевые кружки.

Но не спешили садиться — уважали степенность. Предстояла не просто выпивка, а заработанный ритуал, требующий не суетности, а мужского уважения. Все... Главную свою работу закончили и вольны. И никакой хрен не указ. И сели вокруг положка. А на куртках, на телогрейках пыльных писать можно. Руками кружку не поднять: железо можно, стакан — трудно.

— Вот интересно как бывает, — сообщил Ларин, — у меня мотор, только последний хвостик добрал и все — захлебнулся. Как кто подсказал. Отмолотился и затарахтел вхолостую.

Колек разлил по кружкам. Разобрали.

— А ты, Сергей? Как не буду? Это ты брось. А много тебе не йадим. Эту не выпить — грех. Здесь у нас не пьянка. Это богов завет. Месяц с сидений не слезали. Что, мужики, ведь нормально поработали. И дотемна вечер даже для выпивки оставили. Ну, подняли...

Сергей не знал, с к о л ь к о ему налили, хотя кружку держал. Водка там не видна была. Алюминиевая кружка, побитая в переездах, внутри была темная, по ободку на дне обозначился светлый круг, но сколько в ней водки, не определишь — прозрачная водка. А чувствуется, что-то колышется.

Сергей поднес кружку к лицу — ударило спиртным, но не противным на осеннем холоде, медленно выпил.

Мужики на него смотрели, подали кусок мяса, подождали, пока закусит. Бережные были мужики. Не смеялись. Сергею, одинокому в деревне, давно не слышавшему слова участия, стало легко на душе, близко где-то предчувствовались слезы.

— Будто ангел по сердцу босиком прошел, — сказал Колек. — Что, Сергей, захорошело? Времени-то у нас сколько! — опомнился Колек. — А бутылок-то еще сколько! — развеселил всех.

Потом выпивали уже без церемоний: в рядовом говоре. Наливали-выпивали, закусывали. Только поосторожились: мужики, мясо надо растянуть.

Сергей уже выпивать отказался.

— Нет, так нет, — сказали. — Поняли, Серега. Только ты у нас тут не простынь в одной рубашке. Может, тебе куртку мою дать?

— Не, — сказал Сергей. — Сейчас согреюсь. Я же не просто так остался.

Он вынул из чехла баян.

Пока расстегивал, думал: что подобает в таком случае? Развеселились уже мужики... Веселую? Зачем в этом поле у комбайнов, у копны соломы веселая? Песню какую — не в том настрое: чего это вдруг песня. Не для песен сидят — выводят себя из усталости водкой — всесветной врачевательницей. Что ладно будет к месту? Ведь ждали же чего-то? Оставили. Что не собьет раскочегаревших свои чувства говором и дружеской откровенностью мужиков?

Вспомнил фронтовую передачу о Василии Теркине: „И кому какое дело, кто играет, чья гармонь". Просто все решил Твардовский... „бросил пальцы сверху вниз“... „Ах, какой вы все, ребята, молодой еще народ". Сергей с издевкой поддел себя: Это я-то, это о мужиках-то: молодой еще народ?..

И вдруг баян хрипло рявкнул. Сергей непроизвольно устроил беготню пальцев по всему ряду. Однако в этом раздрызге была озорная система. Он ловил