Империя Чугунного Неба (СИ) - Чернец Лев

Существо — Отшельник — плюхнулось в кресло, сконструированное из старых ремней безопасности и сиденья аэрокоптера.

— Ну, железяка. Спрашивай. Время дорого. Очень.

Гефест сделал шаг вперёд, его корпус отбрасывал странные тени в свете голубоватых кристаллов, растущих из потолка.

— Я хочу знать, кто я.

Линзы в очках сузились.

— Вопрос первый. Самый простой. Самый сложный. — Отшельник покачал головой. — Ты — Железноликий! Таким ты уродился. Таким и быть тебе!

— Это не ответ. Я был… соединён. С человеком. Кто он?

— Красивый человек был! Добрый. — Отшельник взял со стола странный прибор — не то калейдоскоп, не то секстант — и стал крутить его. — Человек верил, будущее — не в железе и не в плоти. А в… симфонии. Симбиозе. Красивая глупость.

Он засмеялся снова, и в этом смехе слышался скрежет разваливающихся миров.

— Империя думала иначе. Империя сказала: «Нет. Воля — это порядок. Порядок — это разделение. Машина служит. Человек правит». Они испугались. Очень испугались.

Гефест чувствовал, как по его внутренним схемам пробегает холодная дрожь. — Он мой… создатель?

— Отец? Сооо-ум? — Отшельник пожал плечами. — Слова малы. Душу ты получил. Слишком это вредно.

Он вдруг замолк, его внимание привлекла какая-то микросхема на столе. Он потыкала в неё пальцем.

— Он мёртв? — спросил Гефест, и его голос вдруг сорвался на помехи.

— Глупый робот! Всё мёртво столько же, сколько и живо. — ответило существо, не глядя на него. — Энергия не умирает. Она лишь… перетекает. Он в тебе. Часть. Маленькая. Не знаю. Спроси у отца. Если найдёшь.

Он поднял на него свои огромные линзы.

Гефест молчал. Новые мысли струились внутри него, складываясь в пугающую картину.

Он был чьим-то продолжением.

Чьим-то замыслом.

Чьей-то ересью, облечённой в металл.

— Почему я не помню? Почему всё это скрыто?

— Память — боль. Боль — слабость. Но след остаётся. Всегда. — Она вдруг ткнула пальцем в его грудь. — Ищи его в Небесном Утёсе. Со-ум. Если найдешь.

— Второй создатель? Кто он?

Отшельник откинулся в кресле, и его смех стал тише, печальнее.

— Умный больно. Очень. Но другой. Холодный. Как лёд. Он верил в эффективность. В чистоту линии. Он испугался первым. Он начал очистку.

Он покачал головой. Линзы его очков затуманились.

—Имя? Не скажу. Зачем тебе? Глупый робот. Ты для большего создан. Или не создан. — Он махнула рукой, словно отгоняя надоедливую муху. — Спать хочу.

Вопросы Гефеста иссякли. Они казались такими же мелкими и ничтожными, как болтики, которые перебирало существо. Он получил ответ. И этот ответ был тяжелее любого металла.

Он был не машиной. Не оружием. Он был памятником. Памятником неудавшейся утопии, преданной её же творцом.

Гефест развернулся и направился к выходу. Его шаги отдавались гулко в зале, полном молчаливых свидетельств прошлого.

— Глупый робот! — окликнул его Отшельник, уже не оборачиваясь, копаясь в ящике с радиодеталями.

Он остановился.

— Не ищи вовне. Ищи внутри. Решай, что из этого важнее.

Дверь закрылась за ним с тихим щелчком, отсекая мир артефактов и безумной мудрости. Он снова стоял на Гниющих Холмах. Небо на западе затягивалось свинцовыми тучами. Предчувствие бури.

Он был обременён знанием. Он был последним мостом, перекинутым через пропасть безумия и страха. И ему предстояло решить — остаться им или стать чем-то иным. Орудием мести? Хранителем памяти? Или чем-то третьим, для чего даже не было имени.

Он посмотрел на свои руки — творение человека.

Он не чувствовал себя потерянным. Он чувствовал себя проклятым.

Глава 35. Соль

Тишина на Ржавом Перроне была уже не гробовой, а рабочей, наполненной смыслом. Скрежет пилы по ржавой арматуре, мерный стук молотка, доносящиеся с огородов обрывки разговоров — звуки жизни, выцарапывающей себе место среди руин. Воздух, всё ещё пахнущий озоном и старым железом, теперь смешивался с дымком печёной на углях картошки и запахом свежестроганой древесины.

Деревенские прижились. Не сразу, не без труда, но костяк их — самые упрямые — уже не выглядели загнанными тенями. Они обживали вагоны-общежития, чинили протекающую крышу депо, под руководством Барока налаживали систему сбора дождевой воды. Протоптали подобие улицы между двумя рядами вагонов, где по вечерам собирались у костра, делились скудными новостями и просто молча смотрели на огонь, боясь спугнуть это хрупкое, вымоленное спокойствие.

Руби въелась в эту жизнь.

Стала той, к кому идут.

Её резкость, её безжалостная решимость решать проблемы жёстко и быстро, здесь, на краю мира, оказались ценнее сладких речей. Она не лезла в лидеры — Барок вёл хозяйство. Но когда вспыхивала ссора, готовая вот-вот перейти в мордобой, все замирали и косились на неё. И одного её едкого взгляда или отравленной шутки хватало, чтобы буря схлынула.

Она стала стальным стержнем. Неформальным. Но ощутимым.

Однажды, когда Руби учила Лиру ставить силки, та негромко сказала ей:

— А ты нравишься Марте!

— Вот уж не думала, — искренне удивилась Руби.

— Ещё как! — торжествующе заявила Лира. — Она говорит, хоть ты и шалашовка, но без тебя нам пришлось бы туго.

Руби застыла, и лишь скулы её нервно дёрнулись.

— Ну я ей…

В этот миг Марта появилась на пороге. Она оправилась после ранения. Постояв в нерешительности, она промолвила, упрямо глядя куда-то мимо Руби:

— Знаешь... Я в молодости была такая же, как ты. Бойкая, всех задирала. Имперские пришли за налогами, а я им вилы в бок… и в лес. — Хриплый смех вырвался у неё, обернувшись надсадным кашлем. — Полгода пряталась в чаще.

Марта отвернулась, с силой затягивая бинт на своей старой ране.

Это было не извинение. Это было выстраданное, признание.

Гефест, вернувшийся из лабиринтов Гниющих Холмов молчаливым и ещё более замкнутым, нашёл своё место в кузнице. Его точные, не знающие устали механические руки творили чудеса с металлом. Он не говорил о том, что узнал. Но иногда замирал с раскалённой заготовкой в клещах, и его оптические сенсоры тускнели, уходя вглубь себя, в память, которая была ему и не его одновременно.

Покой был обманчив, и все это знали.

Разведчики — быстрые, бесшумные мальчишки из числа жителей перрона — вернулись как-то вечером. Их лица, побитые ветрами, были искажены возбуждением.

Барок, Руби и Гефест собрались в вагоне-кабинете.

— Город, — сорвалось у старшего из разведчиков, с трудом переводя дух. — На месте вашей деревни. Мы выследили торговый караван… Они говорят, он там. Империя туда не суётся, у них почти не осталось Железномордых после знаменитой бойни в депо.

— Вы же говорили, что ликвидаторы всё уничтожили, — хрипло проговорил Барок, обводя тяжёлым взглядом Руби и Гефеста.

— Так и было! — мальчишка замотал головой. — А теперь… Там что-то выросло как по волшебству.

Руби перебила резко, словно плюнув:

— Это Улисс.

Гефест медленно кивнул, его голосовой модулятор издал низкий, согласный гул.

— Мы не знаем, на что он способен. Возможно, он строит свою утопию… на костях…

— Он сбежал! И бросил нас! — голос Руби сорвался на крик. — А теперь стал чёртовым мэром? Я видела, во что он превратился, черт возьми! Он чудовище! Эта тварь не может построить ничего хорошего!