Колодец желаний - Эдвард Фредерик Бенсон
Нетрудно догадаться, кем же был тот единственный человек, который из внешнего мира регулярно вступал в обиталище отшельников. Не кто иной, как доктор Бернард Ивз наносил визит раз в неделю, дабы убедиться, что новые тревожные симптомы не возникли, а также одобрить дальнейшее соблюдение назначенной им диеты либо внести в нее изменения. Вдобавок доктор Ивз приходил по вызову и в промежутках между обязательными визитами, чтобы развеять страх при внезапных недомоганиях Кристофера Мостина. Доктор Бернард Ивз был молод, поселился в этих местах недавно; Кристофер очень высоко ценил его профессиональные качества. Доктора Ивза отличали оптимизм и смешинки в глазах; глаза эти делались серьезными, когда доктор выстукивал грудную клетку пациента или надавливал ему на живот, и прояснялись вновь, когда он объявлял, что в целом пациент практически здоров. После осмотра доктор расспрашивал Нелли и давал ей указания на следующую неделю. До сих пор ни он, ни она ни единым словом не выказали личной склонности, хотя оба знали: пламя в их сердцах разгорается.
От этих мыслей Нелли заставила себя вернуться к работе. Напротив сидел ее муж в бархатном наплешнике, какой ученые носят в домашней обстановке, и теребил свою жиденькую, седеющую бурую бороденку. Кристоферу не исполнилось еще и пятидесяти, но выглядел он стариком; рот у него провалился, как у человека совсем дряхлого, глаза с их блуждающим взглядом были мутны и водянисты, кожа на кистях рук – морщиниста. Нелли, которую еще не отпустили мысли, навеянные апрелем, увидела мужа как бы впервые – и содрогнулась от ужаса и отвращения…
Кристофер имел привычку раскладывать листы бумаги со своими записями на столике возле дубового кресла. На них он строил диктовку – и рвал каждый отслуживший ему лист. Оставался последний; Кристофер уже собрался порвать и его.
– Для меня, – произнес он, – достаточной наградой будет сознание, что я спас от забвения поэта, который, несмотря на его несовершенства, должен считаться одним из самых сладкоголосых певцов второго ряда в хоре, исполняющем английский напев.
Нелли записала эту фразу и приготовилась предать бумаге следующую. И вдруг до нее дошло.
– О, Кристофер! Я догадалась, о каком сюрпризе ты говорил: книга завершена.
Он поднялся, издал удовлетворенный смешок и протянул руку для снисходительной ласки.
– Умница Нелли! Разве это не чудесно? Разве думал я, три года назад берясь за этот фундаментальный труд, что у меня хватит сил закончить его? Завтра мы с моим Неллюшоночком устроим праздник – ну а потом опять возьмемся за кропотливое наше дело. Тебе, маленькая лентяйка, придется поднапрячь горлышко – ты прочтешь весь текст вслух, с самого начала, чтобы я внес коррективы, касающиеся благозвучности. Лишь после этого рукопись отправится в издательство. Дай-ка Кристофер сделает чмок-чмок своему Неллёночку за его догадливость. Какая сообразительная Лапусенька – я просто диву даюсь!
Чтение вслух готовой рукописи началось, как и было запланировано, после единственного дня отдыха. Кристофер находил, что слушать менее утомительно, чем диктовать, поэтому к обычным рабочим часам добавил еще и часы после ужина. Никогда в работе не бывало такого прогресса, покуда однажды вечером прогресс не остановился. Кристофера постигла острая боль, утишить которую горячая вода оказалась бессильна. Послали за доктором Ивзом. После рентгена, им назначенного, стало очевидно, что у пациента злокачественная опухоль, об оперировании которой и речи быть не может.
Однажды утром, шесть месяцев спустя, Бернард Ивз осмотрел больного (он теперь делал это ежедневно) и дал отчет Нелли.
– Ему почти не больно, – сказал доктор Ивз, – поскольку он пребывает в полубессознательном состоянии. Я сравнил бы такое состояние с тревожным сном. Что меня удивляет, так это его живучесть. Несколько месяцев назад я почти не сомневался, что он не переживет нынешнего лета.
Лицо Нелли походило на маску. Вот уже много недель, как черты сковала напряженность.
– Чего мне ждать? – выдавила Нелли.
– Не знаю. Беречь его от сильных болей – вот и все, что в моих силах. Надежды на выздоровление нет, но я потрясен его стойкостью.
Внезапно маска упала; дрожа и трепеща, Нелли заговорила:
– Бернард, я так больше не могу. Я постоянно в этом кошмаре, и под его бременем что-то во мне рушится. Он глядит глазами мертвеца, который почему-то жив. Ты говоришь, это чудо, что он до сих пор не умер. Но разве не может произойти другое чудо – разве не может он выздороветь? Я не выдержу еще нескольких лет этого ужаса.
– Нелли, родная, о выздоровлении не может быть и речи, – отвечал Бернард. – Поверь профессионалу. Конечно, мы надеемся, что скоро все закончится: так будет лучше и ему, и тебе, и мне.
Нелли качнула головой: слова Бернарда не дали ей утешения.
– Иногда мне кажется, что он знает, насколько он мне отвратителен, – произнесла она. – И знает, почему я так жду его смерти. Ты замечал, как он смотрит: на меня, затем на тебя, затем снова на меня? Говорят, на грани между жизнью и смертью истончается вуаль, которая скрывает факты от людей, пока они в добром здравии, и они начинают прозревать вещи духовного характера. Я почти уверена, что ему все известно.
Бернард сверкнул глазами.
– Успокойся, Нелли! Что за чепуха! Для тебя, разумеется, это огромное напряжение, но ты вполне можешь держать себя в руках; нет, ты просто должна держать себя в руках. Неплохо бы тебе уехать, пока все не закончится; увы, это невозможно. Помни, что сознание твоего мужа затуманено; когда он бросает на тебя, а затем на меня эти свои долгие взгляды, он подобен полусонному человеку, который видит силуэты возле своей постели. Для него они не более, чем для нас – персонажи сновидений. Да и вообще,
