Солнцестояние - Кэтрин Болфинч
– Дак ведь думают, что сидишь ты в избе и оплакиваешь сестрину смерть, вот и не решаются беспокоить, – пожала плечами Углешка, перебрасывая серп из одной руки в другую. Ведане действительно именно так поступить и хотелось: запереться в доме, спрятаться под полатями и горько-горько плакать, пока весь дух не выйдет. Но кто тогда за нее всю работу в деревне сделает? Да и пока ноги несут, некогда голове задумываться о постигших ее печалях.
– Для обряда мне еще кое-что собрать нужно, и, если нет у тебя никаких дел на кладбище, пойдем со мной, подсобишь в чем. Но сначала обереги и травы возьмем, мало ли какой дух к ним прицепился, а покамест до нужного дома доберемся, уже и стемнеет как раз.
В одном из окон указанной Углешкой избы горел тусклый свет лучины, хотя солнце еще не попрощалось со своими подданными. На стук в дверь к ним вышла тоненькая, будто молоденький росток, девушка лет тринадцати, с туго затянутой светлой косой, уложенной вокруг головы. По очереди она взглянула на пришедших гостий, распахнув в удивлении большие васильковые глаза.
– Доброго тебе вечера, Айка. Услышала я о твоей беде и привела помощь, – обратилась к девушке Углешка, указав на давнюю подругу. Названная Айкой робко улыбнулась ворожее и низко поклонилась к самой земле.
– Благодарю от всего сердца, но боюсь, отплатить мне нечем будет. Муж мой нынче слег и в поле работать не может.
– Коли хочешь его спасти и в дом мир вернуть, можешь косою своей пожертвовать. Большего мне не надо будет, а волосы вновь отрастут да гуще прежнего станут, – произнесла Ведана, предлагая девушке тотчас воспользоваться серпом жрицы. Недолго думая, Айка взяла орудие Углешки и, зажмурившись, отсекла острым лезвием косу под самый корень, вложив в ладони ведуньи единственное имеющееся у нее сокровище.
– А теперь рассказывай, видела духа? Где чаще всего появляется?
– И в избе его слышно, и за ней. Лицом к лицу не сталкивалась, лишь тень мельком проносилась мимо. На червеца похож, без рученек, без ноженек ползает.
Прислушалась Ведана, закрыв глаза, тишина стояла гробовая, ни птиц, ни зверья слышно не было, казалось, только ветерок теплый гуляет меж яблонь, треплет ветки, шуршит листом. Подошла она поближе к деревцу, коснулась ладонью шершавой коры, но не стан его крепкий стонет, а тоненький голосок шепчет, не находя ответа: «Как меня зовут? Как меня зовут?»
– Хоронила кого в саду? Некрещеного родственника али дитя малое? – обратилась Ведана к Айке, которая, громко охнув, прижала к губам пальцы.
– Хоронили, ведунья, дитя собственное. Слабое было, лишь денек подышало одним с нами воздухом и сгинуло, словно не бывало его, – произнесла девушка, едва сдерживая рыданья.
– Выходи, не бойся, матушка твоя пришла с тобой познакомиться да именем тебя одарить. – Ведана вновь повернулась к дереву, поглаживая, словно кожу младенца. Зашумела яблоня пуще прежнего, стряхивая с себя листья и дикие яблочки. Не пойду! Не любит она меня, бросила во сыру землю и забыла. Я хотела домовым сделаться, не пускает!
– Люблю, люблю, моя маленькая! Не бранись на меня. Я хотела назвать тебя Ергой, но не успела, – заплакала девица, завыла.
После слов Айки яблонька успокоилась, из-за дерева высунулось прехорошенькое личико игоши, обрамленное светлыми, будто у ангелочка, волосами. Розовое тельце, все в царапинах и кровоточащих ранах, сжималось, сокращающиеся мышцы расслаблялись, помогая духу перемещаться, будто гигантской личинке, а вместо конечностей при каждом движении тряслись короткие отростки бурой плоти. Ведана разрывала голыми руками траву подле яблони, пока не наткнулась на маленькие детские косточки, аккуратно сложенные вместе. Затем сняла с шеи свой крестик и передала Айке, легонько подтолкнув ее в спину. Слезы медленно струились по щекам девицы, она опустилась подле игоши на колени и надела дрожащими руками на шею дочери простенькое украшение и осенила знаменем ночную тьму.
– Покойся с миром, любимая Ерга.
– Мы уведем ее туда, где ее душа будет свободна, Айка, но ты должна пообещать, что не забудешь о ней, станешь навещать, и обязательно ставь еще одну тарелку каждый раз, садясь за стол. А теперь иди, ложись рядом с мужем, ваш сон больше никто не потревожит. – Ведана прошептала молитву напоследок и отпустила раскланявшуюся в благодарностях хозяйку избы.
– Спасибо, ворожея. Вся злоба из меня испарилась, и я готова идти с вами. За твою доброту проси чего хочешь, – сказала игоша, когда Углешка взяла ее на руки и запеленала в подол своего одеяния.
– Мне бы зуб твой, Ерга. Коли не жалко.
Дав молчаливое согласие, игоша разинула рот с кривыми пеньками гнилых зубов. И не поморщившись, Ведана просунула руку, выкорчевала с корнем из мягкой десны один из них и тут же сунула в котомку, замарав в чужой крови не только рукав, но и платье и даже дорожную суму.
– Для чего тебе все это надобно, Ведя? Неужто для обряда защиты? – задорно спросила Углешка, укачивая прикорнувшую игошу.
– Для него самого. Так написано в книге матушки. Волосы повинной матери, ивовый пруточек, пучок полыни, трава мертвых и непременно три дара. Первый – забранный силой, второй – что дух сам пожертвовал, и последний – того, кто ритуал проводить будет, но с этим всегда успеется, а теперь идем через кладбище в поле, где мужики нечисть видели. Сейчас самое время. У тебя еще поленья остались?
Собрав по пути плесень и мох с могил, Ведана оставила Углешку у кладбища, чтобы вернуть игошу туда, где ей и положено быть, а сама развела большой костер, освещающий теперь всю округу. Ырка боится огня, однако, если сделать все правильно, он явит себя, несмотря на опасность. Вытащив из котомки ножичек, ведунья провела лезвием от запястья до локтя, позволяя крови стекать и впитываться в землю-матушку, покуда приторный манящий запах не достигнет злого духа.
Спи, дитятко, почивай, свои глазки закрывай,
Стану петь я, распевать, колыбель твою качать,
Ходит Сон по терему, Дрема под окошечком,
А как Сон-то говорит: «Я скорее усыплю»,
А Дрема-то говорит: «Я скорее удремлю»,
А как Сон-то говорит: «Где бы колыбель найти?
Где бы колыбель найти, поскорее усыпить? »[9]
Затянул кто-то песнь красивую, песнь знакомую, мягким голосом, да так ласково, будто мать родная убаюкивает. И тепло на душе сделалось, веки сами собою смыкаются, но нельзя поддаваться тьме ночной, сгубит каждого, разберет по косточкам. Прежде чем Ведана заметила нескладное безволосое тело,
