Инкубы - Эдвард Ли

- Свобода и сексуальная необузданность - синонимы?

- Сексуальная свобода, умница. Если ты не делаешь то, что хочешь, ты на самом деле делаешь то, чего хочет кто-то другой. Неважно, человек это или общество. Это подчинение. Если женщина трахается с кем попало, то она сразу становится шлюхой. Это полная сексистская чушь. Мой бунт - это мое право на протест. Я не позволю, чтобы меня порабощали. Я буду делать все, что захочу, когда захочу!

Иногда Вероника забывала, что разговаривает с известной феминисткой. Она хотела поспорить с Джинни, но не могла. Вероника думала, что любовь - это ее свобода, но у свободы есть своя цена, не так ли?

"Опыт", - подумала она.

Влюбленность помешала ей испытать то, что, по ее мнению, она должна была испытать как художница. В любом случае, она разрывалась между идеалами.

Джинни закурила сигарету.

- Хоронос запретил курить, - напомнила Вероника.

- В доме запрещено курить, а это балкон. И... - Джинни остановилась, глядя вниз. - Итак, что у нас здесь?

Марзен и Жиль прошли через задний двор. На одной из площадок у бассейна стояли стойка с гантелями и скамейка.

- Видишь? - заметила Джинни. - Мужчины такие тщеславные засранцы. Без своих мускулов и членов они не имеют никакой индивидуальности.

Но Вероника продолжала наблюдать. Марзен и Жиль сняли футболки и начали крутить гантели внушительных размеров. Они, казалось, скучали, качая гири и непринужденно переговариваясь. Кажется, они говорили по-французски.

- Но эти мужчины мне очень нравятся, - продолжила Джинни. - Зацени их тела.

Вероника не смогла удержаться. Через мгновение их рельефные спины засияли, мышцы напряглись под загорелой кожей. Это было эротично, по-земному, то, как пот блестел на их телах. Вероника поймала себя на том, что представляет себе, как она проводит руками по этим гладким грудям, исследуя их. У нее сразу же закружилась голова, как в первый раз, когда она встретила Хороноса. Она почувствовала покалывание.

- Они знают, что мы наблюдаем, - сказала Джинни.

- Они не знают, - возразила Вероника.

Или они знали? У нее перехватило горло. Следующее изображение: она сама, обнаженная, извивается под Марзеном...

- И ты пытаешься сказать мне, что не хочешь освободиться? - Джинни продолжала дразнить. - Это тоже подчинение. Ты боишься освободиться от своих запретов. Это свобода?

Вероника погрузилась в свои фантазии.

Джинни смяла сигарету и бросила ее в кусты внизу.

- Знаешь, - сказала она, - мужчины использовали женщин на протяжении последних пятидесяти столетий. Пришло время вернуть должок.

Вероника представила, как обнаженный Марзен склоняется над ней. Его пот стекал с его груди на ее, горячий, как воск.

- Они любят покрасоваться? - говорила Джинни. - Я покажу им, как покрасоваться.

Вероника ахнула от яркого изображения. Марзен проник в нее. Она закрыла глаза, и изображение окутало ее. Она могла представить, как пенис Марзена входит и выходит из нее...

"О, ради бога!"

Фантазия была нелепой, бесполезным нарушением реальности. Она была похожа на старшеклассницу, мечтающую о квотербеке.

- Что за... - Вероника обернулась, прервав свою задумчивость. - Джинни!

- Эй, я красуюсь, - Джинни сняла блузку, под которой не было лифчика. Она помахала блузкой в воздухе, описывая круги. - Берегите силы, ребята! Они вам еще понадобятся!

- Джинни, ты что, спятила?

Внизу Жиль посмотрел на это зрелище и усмехнулся.

- Этот уже мой, - сказала Джинни.

Но лицо Марзена оставалось непроницаемым. Он не смотрел на Джинни. Вместо этого его глаза впились прямо в Веронику.

* * *

Джек владел старинным особняком на Мэйн-стрит, который он унаследовал от отца. Стоимость владения была смехотворной. Дом был куплен в конце пятидесятых за пятнадцать тысяч; сегодня он мог бы продать его за триста тысяч, и он был даже не в очень хорошем состоянии. Джек жил на верхнем этаже, а нижний сдавал паре студентов колледжа. По сути, этот дом был единственным, что у него было по-настоящему ценного.

Он не продал его, потому что ему здесь нравилось. Ему нравилась атмосфера города - или, возможно, сам облик - его возраста и истории. Из окна его спальни был виден городской причал; яркая точка, переходящая от Мэйн-стрит к морю, выглядела сюрреалистично. Ему нравился слабый соленый запах залива и огни города, когда было уже поздно. Ему нравилось убаюкивать себя призрачным перезвоном парусов, ударяющихся о мачты бесчисленных лодок в доках. Этот звук был неописуем.

Он принял душ и оделся, сам толком не зная зачем.

"Никогда не пей, если не хочешь. А если хочешь - пей", - как-то пофилософствовал Крейг.

Джек отказался держать спиртное дома, и это был его единственный жест принуждения. Он представил себя лет через десять, а то и через пять - пьяным в стельку, с кучей пустых бутылок на кухне. По крайней мере, в барах кто-то еще беспокоился о пустых бутылках.

Из ветхой стереосистемы доносилась легкая классическая музыка; это было все, что он мог слушать, не отвлекаясь. Рассеянность - враг любого следователя. Он задавался вопросом, не является ли любовь такой же. Сколько браков распалось из-за работы?

"Вот моя любовь", - подумал он.

Он закрыл глаза, чтобы мысленно увидеть ее, аккуратные красные буквы.

"ВОТ МОЯ ЛЮБОВЬ"

И огромный треугольник, заостренный звездой.

Это был не акт убийства, а акт любви. Он вспомнил, что подумал об этом в тот момент, когда вошел в спальню Шанны Баррингтон. Карла Панцрам подтвердила это, но с дополнениями, которые он не мог себе представить. Убийца заклеил ей глаза скотчем, чтобы она не могла видеть, что происходит, связал ее, чтобы она не могла пошевелиться. Он обожал ее, когда извлекал внутренности.

Шанна Баррингтон подверглась насилию, но кем? Каким безумцем?

"Аориста", - подумал Джек.

Он поискал это в своем словаре Вебстера в мягкой обложке, но ничего не нашел. Межведомственная служба ФБР "Тройной телетайп" сообщила сегодня днем: ничего. И пока ничего от хорошей команды Рэнди. Проверка по линии Интерпола заняла бы несколько недель, и, несмотря на то, что отдел вспомогательных закупок удовлетворил его запрос о привлечении специалиста-религиоведа, больше ничего не было сделано. Большинство убийств раскрывается в течение сорока восьми часов. После этого статистика задержаний резко падает.

Внезапно он увидел свой собственный портрет. Его нарисовала Вероника, абстрактное месиво из клиньев и мазков, из кусочков которого складывалось его лицо. Сходство было удручающим - казалось, что человек разваливается на части.