Картонные стены - Елизарова Полина
Проходя мимо портрета Алины, Самоварова вновь почувствовала, как ее остро кольнуло в самое сердце.
«Сука», – отозвалось в ушах.
«Кто – сука?! Она? А если она лежит сейчас в яме, в лесу, сжираемая червями… Нельзя пока и думать о таком!»
И Самоварова вдруг поняла, что впервые за свою долгую практику оказалась по эту сторону несчастья. Раньше членов семей ей приходилось видеть лишь наскоро, как правило, на кухнях, почти всегда одинаково тесных, пропитанных запахом валокордина или спиртного, или же в своем кабинете, где ворох писанины словно прикрывал ее от чужого горя. В этом (а после пятиминутного контакта с ребенком тем более ставшим особенным) случае отгородиться уже не получится, остается лишь уехать…
Неугомонная Жанна успела выстроить нашедшихся участников игры у колонны.
На сей раз водить, к его радости, досталось Тошке.
Как только мальчик начал громко и медленно считать, Самоварова бросилась в гостевую хибару, чтобы удостовериться, осталась ли с завтрака вареная колбаса, которой мальчик мог бы задобрить Пресли.
Но, заскочив в домик, она тут же вспомнила условия игры: в жилой зоне, где стоял холодильник и работал доктор, прятаться возбранялось.
Запыхавшись, она решила притаиться в прихожей и прижалась к стене, наскоро прикрыв себя ворохом старых курток, висевших на крючках. Ноги она сунула в чьи-то огромные резиновые сапоги, стоявшие тут же, под одеждой.
Одежда пахла затхлой сыростью.
Самоварова попыталась разгрести ее, чтобы добыть себе щелочку свежего воздуха.
И тут рука ее наткнулась на что-то твердое.
В одном из внутренних карманов мужского выцветшего, давно вышедшего из моды широкого плаща лежала небольшая книжка.
Забыв про игру, Варвара Сергеевна выпуталась из старья и извлекла находку из плаща.
Это был стандартного размера красный блокнот известной итальянской фирмы «Moleskine». На первой странице, размеченной для записи сведений о владельце, аккуратным почерком было выведено: «Дневник Алины Р.»
Дверь в хибару с шумом распахнулась.
На пороге стоял возбужденный, с прилипшими ко лбу светлыми кудряшками Тошка.
– А я тебя нашел!
– Точно…
– А почему ты не бежишь?
Самоварова, пряча за спину, незаметно сунула находку за пояс своих спортивных брюк.
– Так ты все равно прибежишь первым.
– Почему?
– Ты молодой, а я уже в возрасте.
– Все равно, выходи!
– Погоди, дружок… Я сейчас, мне надо колбаски для котика поискать.
– Можно, я с тобой?
На ее счастье к домику уже стремительно приближалась Жанна.
– Варвара Сергеевна! У нас трубу дренажную прорвало! Сюда техники едут. На сегодня с прятками все! – закричала она в открытую дверь.
– Кошмар… А колбаса в доме есть?
– Колбаса? – удивилась распоряжайка. – Если хозяин не сожрал, должна быть. Позавчера «Утконос» привозил.
– Тош, мне надо переодеться. Ты иди в дом, поищи там колбаски, я скоро приду.
– С котиком?
– Котик где-то бегает, ты как раз посмотри, где…
– Только вместе с Дилей, – строго уточнила Жанна.
Путаясь в длинной широкой юбке, нянька Диляра уже спешила по деревянным настилам следом за своим подопечным.
Такие контрастные и внешне и ментально, словно две совершенные противоположности, подруга пропавшей и няня ребенка подхватили его с двух сторон и, не обращая внимания на мольбу остаться с «тетей Варей», чтобы поискать с ней котика, повели мальчишку в сторону большого дома.
21
Из дневника Алины Р. 3 мая.Вранье, вранье, вранье…
Но в каждом состоянии есть своя прелесть.
Вранье, как великолепное дизайнерское платье, своими блестящими стразами сбивает с толку и прикрывает незаживающие раны пусть еще молодого, но давно уставшего тела.
Общество требует от нас соответствия нормам морали, красоты, успеха в карьере и личной жизни.
Мать была красивой, но аморальной и неуспешной, отец, впрочем, тоже.
С самого детства меня как будто кто-то научил прикрывать враньем все их несоответствия, будто я уже родилась со знанием о том, что ни в коем случае ни-и-зя показывать обществу.
Врала я на первый взгляд легко и просто – мама у меня ученый и потому часто отсутствует, а отец тяжело ранен в Афганистане (вот здесь, преподнося это подругам и учителям как великую тайну, я привычно получала изрядную порцию сочувствия).
«Личность, помещенная в рамки требований, которым она не может соответствовать, начинает развивать ложную личность – грандиозный фасад, за которым можно спрятать невыносимый стыд».
Снова Анастасия Д.
Я запомнила это из книги в приемной В., а теперь вот наконец записала.
Жанка врет Ливрееву, скрывая свой ранний брак и ту трагедию, что с ней произошла, небрежно прикрывает провинциальность, топорно выдавая себя за роковую красавицу, которой в жизни не слишком повезло. Ливреев лукавит с Жанкой, оставляя ее на безопасном расстоянии, но постоянно чем-то обнадеживая (о, это извращение женатой души! – просто трах ему уже не интересен, ему тоже понадобилась «история», все это время упорно навязываемая ему моей подругой).
Я всю нашу совместную жизнь лгу Андрею, ведь так спокойней…
Андрей, привычно недоговаривая, таким образом постоянно врет мне, и еще я чувствую, что вскоре после рождения Тошки у него вновь появились другие бабы.
Скорее всего, с такой же помойки, где мы с ним познакомились, но что это меняет?!
Он приносит на коже частички их пота и блеска для губ, а его пошлое «зая» карябает мой слух еще сильнее потому, что так зовется кто-то еще…
Не милосердие, не правда, не любовь, царица мира людей – ложь, потому что лишь она по-настоящему спасительна. Ложь позволяет нам выживать и даже развиваться.
Если бы я не встретила В., я могла бы быть почти счастливой в своем одеянии из лжи.
Великолепно разыграв неподдельный интерес к моей персоне, этот хитрый демон вынудил меня обнажить перед ним не только тело, но и тонкую, ткни – вот-вот порвется, – трусливую душу.
Он сорвал мои блестящие одежды и не остался, сука, хотя бы просто где-то рядом, а оставил меня наедине с моей правдой, которая заключается в том, что я самозванка, которой фортануло отхватить путевку в иную жизнь, никчемная танцовщица, даже в стриптизе не сумевшая добиться чаевых и уже через месяц ставшая там обычной обслугой, духовная и почти физическая сирота, жалкий комочек фальши, с тупым упрямством выдающая себя за эксклюзив.
Скоро что-то случится…
Хорошо бы Андрей, придя как-нибудь с работы, вдруг будничным голосом, за ужином в нашей дивной столовой, объявил мне, что встретил другую, породистую, ему под стать, свободно болтающую на трех языках, независимую, с отличным бэкграундом и, правда, немного лошадиной (но разве это большой недостаток?!) челюстью…
Ложь плоха только тем, что за нее приходит расплата.
Почти достроив свой ковчег, я по-прежнему дышу враньем и каждую минуту жду расплаты как единственно возможного освобождения.
Ладно, оставляю на этих страницах свой депрессняк и бегу, а то ребятки давно ждут свою зарплату.
22
Перед ужином Самоварова, сказав доктору, что хочет в одиночестве поработать над задуманным романом, ушла за домик и, расположившись в тени сосен на раскладном стульчике, обнаруженном в захламленной прихожей, принялась за дневник пропавшей.
Сказать о своей находке Валерию Павловичу, а тем более Андрею, Варвара Сергеевна, по неясной даже для нее самой причине, не сочла нужным.
Тошке позволили ужинать в столовой вместе со взрослыми. Диляру к столу не позвали. Приведя мальчика все с тем же насупленно-испуганным выражением лица и на ходу поправляя на голове несвежий платок, она словно растворилась где-то в пространстве дома.
Андрей приехал около восьми, с порога был хмур и, в отличие от вчерашнего, неразговорчив.
