Страшные истории для бессонной ночи - Лилия Белая
— Помоги! — крикнул он, но Бьярки не сдвинулся с места. — Ко мне! — заревел он, как на поле боя, созывая воинов на подмогу.
Хаки бросился к нему, следом запрыгнул на телегу Фроди. Бьярки смотрел на них исподлобья, но не двигался с места. Втроем мужчины аккуратно подняли тело Торгунны и уложили у костра на расстеленную шкуру.
— Я просил Хель отпустить Торгунну, я молил Локи уговорить свою дочь, я заклинал Одина приказать им обоим, но боги глухи и слепы. Я говорил им, что мой сын будет великим воином, но они молчали. Я заставлю их вернуть мне Торгунну! — сказал Асмундур, и Бьярки понял, что эти слова предназначены ему. Со вздохом он встал рядом с братом и положил руку ему на плечо.
— Если ты решил твердо, я помогу, но ты совершаешь ошибку.
Асмундур молча накрыл его руку ладонью. Он стянул с Торгунны платье и нижнюю рубаху. Она лежала у костра на шкуре белого медведя: такая же белая, мертвая и прекрасная. Бьярки залюбовался ее телом, на миг забыв, что оно мертво. Асмундур сунул руку под седло своего коня и вытащил мокрую тряпицу. Он тщательно натер лошадиным потом кожу жены.
— Помнишь хромого Хефина, Бьярки? — спросил он, не отрываясь от работы. — Валлиец[10] из воинов Аластура. Я часто разговаривал с ним вечерами. У валлийцев есть добрая богиня, ее зовут Рианнон. Она принимает роды у кобыл, охраняет всадников и провожает их в царство мертвых. Она же может вернуть человека в мир живых.
— Зачем ей помогать тебе?
— Я говорил с ней в ту ночь, под ледником. Она гарцевала на белой кобылице вокруг повозки и смеялась. «Какая красивая кобылка! — восклицала она. — И какой славный родится жеребенок!» К седлу был приторочен мешок, она похлопывала по нему и весело смотрела мне в глаза. Ты понимаешь? Она показала, как их спасти!
— Брат, ты безумен! — Бьярки схватил его за плечо и развернул к себе. В синих глазах старшего Асмундура прыгали языки пламени от костра и больше ничего не было.
— Не более, чем ты, Бьярки, — спокойно ответил Асмундур и вернулся к своему занятию. — Принеси мне мешок, в котором мы храним припасы, и клубок ниток. В мешке — проход в мир мертвых. Рианнон может забрать душу или, наоборот, вдохнуть ее в тело.
— Хель не понравится, что ты просишь чужого бога, — сказал Бьярки с сомнением.
— Хель уже отказала мне в помощи.
— Почему мешок?
Асмундур пожал плечами.
— Никто не должен видеть, как душа покидает тело или влетает в него. Когда я завяжу мешок, в нем откроется проход в мир мертвых, но души умерших не смогут вылететь в мир живых. Когда проход закроется, я развяжу мешок, и Торгунна выйдет из него живой.
Он отрезал от мотка несколько длинных нитей и обвязал ими шею, лодыжки и запястья Торгунны.
— А это зачем? — спросил Бьярки.
— Помнишь Бакуна, воина из Гардара?[11] — спросил Асмундур.
Бьярки покачал головой.
— В их стране люди живут в тесных деревнях, где много-много домов стоят рядом друг с другом, как будто земли им мало. Их мертвых забирает Моргана[12]. Она держит в своих руках нити, на которых подвешены все, кто живет в Гарде. Когда она хочет забрать человека, то просто перерезает его нить. Я дам ей много нитей, и она сможет подвесить еще много русов, а взамен пусть отдаст жизнь моей Торгунны.
— Рианнон не будет рада, что ты призовешь богиню из Годхейма[13].
— Годхейм далеко, — ответил Асмундур. — Когда еще она доберется до Скаульхольта. Если не выйдет у Рианнон, поможет Моргана.
— Ты безумен, брат, — повторил Бьярки.
— Пусть так, Медвежонок, — ответил он.
Асмундур натянул мешок на Торгунну и завязал горловину, воины встали полукругом. Пальцы у всех нервно поглаживали рукояти мечей. Подул холодный ветер, и огонь костра пригнулся к земле. Его языки почти доставали до мешковины. Взметнулся ворох искр, и они задымились на грубой ткани. Испуганно заржали лошади. Ветер шумел в ушах, шептал ехидным женским голосом:
— Глупец! Ты поднимешь драугра, живого мертвеца, и он родит другого драугра. Мертвое превратит живое в мертвое, никогда не будет наоборот… Никогда.
Бьярки не вынес, он выхватил меч и взрезал ткань мешка, открывая лицо Торгунны. Прежде спокойное, теперь оно было искажено яростью, застывшей в одеревеневших мышцах. Асмундур выхватил меч, но три меча встретили его и выбили из рук. Хаки и Фроди поставили безумца на колени, Бьярки нагнулся, чтобы снять с запястий Торгунны нити, а Асмундур, потерявший силы и разом постаревший, смотрел на свою мертвую жену глазами, полными слез.
Подул холодный ветер с востока, и пламя костра отклонилось в другую сторону. Стужа забралась под одежду воинов, тьма сгустилась, тучи закрыли луну и все звезды, погасли огни в деревне за холмом. Тишина настала мертвая, будто все кругом погибло в один миг, только четыре воина, забывшие от страха, как дышать, остались у тела Торгунны. Бьярки протянул трясущуюся руку, и все посмотрели туда, куда он указывал. На вершине холма появилась бледная тень, она медленно поплыла вниз по склону.
— Глупые чужаки, — шептала она, но в наступившей тишине воины слышали каждое ее слово. — Мне не нужна ваша нить, моей хватит на весь мир. Я могу подвесить вас и смотреть, как вы будете задыхаться в моих нитях, я могу перерезать их, и вы будете вечно падать, мертвые в мертвое. Живой может лишить жизни, живой может подарить жизнь, но не вернуть того, кто уже мертв.
Асмундур взял моток с живота Торгунны и протянул Моргане, но она только рассмеялась слабым, холодным, как кожа мертвеца, смехом. Бьярки, не сводя глаз с наваждения, ножом перепиливал нити, навязанные на теле Торгунны его братом. Когда лопнула последняя нить, Моргана исчезла. Мир наполнился звуками, засияли звезды, и луна залила холмы Скаульхольта светом.
Зарыдал Асмундур, сбросил руки ближников с плеч и ножом на груди любимой вырезал руну Эйваз[14]. Потом лег рядом, как ложился, когда зачал своего неродившегося сына, и прижал к себе.
— Я найду тебя, — шептал он ей в ухо, — когда настанет время. Тебе не придется долго ждать.
Мария Карапетян. Да будет воля твоя
Маленькая чаша ржавого подсвечника была полна воска. Стекая по стенкам кособокой свечи, он застывал, принимая уродливые формы, напоминающие мягкие струпья, которые покрывают поверхность гниющих ран. Желтый огонек дрогнул от слабого дуновения ветра, пробравшегося в щели старой оконной рамы, и на секунду крохотная затхлая комнатка утонула в темноте. Мрак, улучив момент, потянул узловатые пальцы к Библии, лежащей на