Голодный мир - Андрей Михайлович Подшибякин
Додумать не успел: вместо гудков bluetooth прокинул в динамики машины тишину.
Сорвалось, что ли?
Набрал номер снова, предварительно отвязав телефон от электронных мозгов «Теслы». Прижал трубку покрепче к уху.
Тишина никуда не делась.
Антон смотрел перед собой невидящими глазами и липко потел.
В глубинах тишины что-то едва слышно щелкнуло, как будто кто-то переключил канал на допотопном телевизоре.
Москва перед глазами вдруг дернулась, словно по ней прошелестел статический разряд.
Изображение на огромном рекламном экране, нависавшем над Кутузой в полусотне метров впереди, вдруг едва различимо изменилось. Не сменилось новым макетом, а именно что дернулось, принимая чуть изменившуюся форму: Антону показалось, что улыбка мультяшной коровы на рекламе стейков «Агропрома» стала шире, а взгляд – осмысленнее.
Дернул головой, зажмурился до ярких вспышек на внутренней стороне век, широко раскрыл глаза.
В зеркале заднего вида мелькнул полицейский маячок.
– Освобождаем правительственную трассу, – хрюкнуло из мегафона.
По дороге домой Антон успокоился: помогли привычный ритм вечерней Москвы и рациональный склад ума.
«Скорее всего, стрессанул просто, – мысленно рассуждал Антон под возобновившегося Бетховена. – С этой защитой проектов, с ужимками Бебегяна, на йоге давно не был, вот оно и накопилось. Вадя с Богатовым еще из равновесия вечно выводят, это ж тоже всё в подкорке откладывается…»
Он не очень хорошо представлял себе механизм этого откладывания (как и то, чем является подкорка), но успокоительный внутренний монолог сработал. Вскоре он перестал даже коситься на телефон – никто, разумеется, не перезвонил. А если не перезвонили сразу, значит точно – либо спам, либо выходки каких-то полудурков-блогеров.
* * *
Через несколько дней происшествие забылось, стерлось привычным рабочим и спортивным ритмом его жизни… Только иногда почему-то вспоминалась эта дурацкая мультяшная корова. Он даже открыл сайт «Агропрома», чтобы повнимательнее рассмотреть логотип, но ничего необычного не заметил: корова и корова. Сравнить было не с чем: поиск по картинкам выдавал одну и ту же зверюшку с широкой улыбкой, а упаковки под рукой не было – Антон стейки не покупал и не ел. Холестерин в красном мясе зашкаливал, и каждый съеденный кусок жареной говядины сокращал жизнь потребителя на месяц-полтора. Сами такое жрите.
Незнакомый номер так и не перезванивал – и стало понятно, что уже и не перезвонит. Для верности Антон добавил его в черный список и окончательно выкинул ситуацию из головы.
Тем более, что занять голову было чем: на канале начались нездоровые и нежданные перемены. Сначала по мелочи, почти незаметно: всему старшему продюсерскому составу (то есть ему, Ваде, Богатову и еще паре человек – но не инстаграм-блондинке Светлане, бывшей, по слухам, любовницей Бебегяна) срезали лимиты по корпоративным картам. Потом срезали еще раз – даже Светлане, причем настолько, что Богатов почти перестал приходить в офис обшмыганным и начал резко набирать вес.
«Гражданин начальник» не полетел, а его главная звезда снова со скандалом ушла к конкурентам.
Стриминг задышал на ладан: самописная технология потрескивала по швам, фильмы и шоу нещадно тормозили, платежные данные пользователей самопроизвольно исчезали из личного кабинета и попадали в палатки Савеловского рынка.
«Гопников и шкурок», самую рейтинговую программу канала, неожиданно и резко закрыл Госроснадзор – кто-то там матюгнулся в кадре, мудаки-монтажеры не в полной мере запикали, возмущенная общественность просигнализировала куда следует, высокая инстанция приняла меры по защите нравственности. Понятно было, что «Гопники и шкурки» пали жертвой закадрового столкновения интересов бенефициаров канала с интересами каких-нибудь других бенефициаров, но легче от этого понимания не стало: рейтинги просели, а в прайм-тайме образовалась дыра. Месяц-два ее можно было, конечно, почти безболезненно затыкать золотым фондом советской комедии (Антон отказывался понимать, почему миллионы людей продолжают, как подорванные, смотреть замшелую дрянь вроде «Полосатого рейса»), но что делать потом, никто не знал.
Бебегян отменил все запланированные встречи и планерки, бродил по офису мрачный и взглядом ни с кем не встречался, а потом вообще куда-то исчез, перестав отвечать на почту и звонки.
– Хер знает что, – констатировал очевидное Вадя, развалившийся в гостевом кресле Антонова кабинета. – Пиздец, блять. Сука.
Антон никогда не матерился – и считал это некультурной, скотской привычкой: неуважением к собеседнику, неуважением к русскому языку и, в конечном итоге, неуважением к себе самому. Уподобляться быдлу Антон был не намерен! Даже в жизненных ситуациях, связанных с испугом, резкой болью или крайней степенью удовольствия, он себя контролировал: либо употреблял эвфемизмы («Да блин! Ерш твою медь!»), либо просто шумно выпускал воздух сквозь стиснутые зубы. Поэтому в ответ на тираду Вади он скривился и неопределенно кивнул – в смысле, что согласен с такой постановкой вопроса, но не согласен с формой ее вербализации.
На неодобрение коллеги Ваде было, честно, посрать. Он мучался тягостным текильным похмельем, потел, хотел борща и ненавидел состояние мутной тяжести – и по работе, и свое персональное.
Антон сделал сосредоточенное лицо и тыркнул в клавиши ноутбука – типа, я работаю, не до причитаний сейчас.
Коллегу пантомима не впечатлила.
Вадя вдруг оглушительно хлопнул в ладоши (Антон от неожиданности дернулся – и сразу же себя за это отругал) и выпрямился. На его лице появилось выражение мрачной решительности.
– Пошли пожрем, Антониони. Заебал тут это…
Он неопределенным жестом показал, чем Антон занимается в середине рабочего дня.
– Не, не готов. Мне закончить надо, а то на тренировку опоздаю. И настроения, знаешь, нет. Непонятно как-то всё…
– Что ты за человек, а? – Вадя сделал гипертрофированно удивленное лицо. – Что конкретно тебе непонятно? Бибигона прищемили, он мотается, разруливает, в конторе никто нихуя не делает. Разрулит – снова всё будет заебись. Не разрулит – ну, на крайняк на госканал пойдем. Вот ты, лично ты, как можешь сейчас на что-то повлиять?
Вопрос был не риторическим: Вадя навис над столом, дыша в лицо жарким перегаром.
Антон хотел как-то изобретательно огрызнуться, но вдруг сообразил, что коллега абсолютно прав.
Мыкнул в том смысле, что нет, не может он ни на что повлиять.
– Вот и не заебывай, – торжественно сказал Вадя и снова хлопнул в ладоши. – В «Шинок» поехали, борща с салом наебнем щас… Ну, то есть, я наебну, а ты там, не знаю, газон свой поклюешь, как обычно. Давай-давай, резко. Одному бодунировать скучно.
– А Богатов? – вяло спросил уже почти смирившийся с неизбежным Антон.
– Хуятов, – в рифму ответил Вадя.
Без помощи стимулирующих препаратов, на которые теперь не хватало денег, Богатов стал нелюдим. Он сидел дома, участвовал в планерках с выключенной камерой и игнорировал все предложения Вади сходить накатить.
– Блин, щас, погоди, надо на
