Голодный мир - Андрей Михайлович Подшибякин

– Деда Федя, – с непривычки эти слова получились натужно, – вам еще налить?

– А я-а-ак же, а я-а-ак же!

Еще не допив вторую стопку, Ира поняла, что надо тормозиться. На голодный желудок сэм развозил со страшной скоростью.

– Я во двор пойду, подышу, – сказала она Олеже на ухо.

Тот дернулся было следом, но Ира мотнула головой. Хотелось побыть одной.

Влезла обратно в «тимбы» и пуховик, намотала шарф наподобие платка – шапки она ненавидела и никогда не носила.

На улице было так красиво, что Ира на секунду зажмурилась. Снег завалил их с Олежей следы, укрыл все окрестные развалины, разлегся на еловых лапах, падал и падал в желтом свете уличного фонаря. Она задрала голову к небу, подняла руки и закружилась, хватая ртом снежинки. Было спокойно и радостно; в таких случаях говорят «как в детстве», но ничего подобного из своего детства Ира припомнить не могла. Вот бы сейчас это как-то запечатлеть, остановить, запомнить…

Стоп.

Она влезла в карман пуховика и выудила телефон. Не задумывалась – мало ли что там кому Олежа запретил… Запрещалка не выросла.

Выбрала ракурс, покрутила на экране виртуальное колесико, настраивая фокусное расстояние. Поймала в кадр нереальный, как из «Гарри Поттера», конус фонарного света с заточенным внутри снегопадом. Сделала штук пятнадцать фотографий – для верности. Открыла инстаграм, выбрала одну, повозилась с фильтрами. Придумала подпись: «Если быть открытой миру, то чудо поджидает на каждом шагу». Подумала. Исправила «чудо» на «Чудо». Тронула кнопку геолокации. Хотела поставить «Планета Земля», «Там, где вас нет» или еще что-нибудь такое же глубокомысленное. Скривилась – нет, сейчас хотелось искренности, какой-то… настоящести. Нашла в вариантах локаций неблагозвучное, зато честное «Зекзюлино».

Зачем-то прошептала его вслух, споткнувшись о «к».

Нажала кнопку «Опубликовать».

* * *

Олежа наворачивал мяско́, сыпал пушками-бомбами и закатывал глаза от удовольствия. Ира поняла, что ее бойфренд уже сильно пьян.

Деда Федя выложил на ее тарелку две толстые свиные вырезки, но есть не хотелось – в желудке возился осклизлый ком холодца, которым она закусила третью рюмку самогона. Она отре́зала кусочек свинины неожиданно острым ножом, для виду повозила мясо по тарелке и незаметно отстранилась.

– …А парторг меня, видишь ли, побаивался, – продолжал Федор Феоктистович свой монолог, начатый еще во время ее прогулки. – Такой он человек был, с гнильцой, дрянь-человечишко. По партийной линии тогда многие продвигались, кто работать не хотел. Они же страну и просрали потом, с плешивой мразью вместе! Песочили меня, видишь ли, на собраниях своих. А я, Ирунчик, знаешь, что делал?.. Говорил: а покажите ручки ваши, товарищ парторг и другие представители руководящих органов ячейки! А? А?! Где мозоли ваши?! Это вы меня, ударника социалистического труда, будете учить, как мне да что мне?! Выкусите!

– Дедуль, дедуль… – жуя мяско, пробурчал Олежа. – Ты, это, не волнуйся так. Вредно тебе. Дело прошлое! Где они теперь, те парторги?

– Где-где, – оскалился вставными челюстями деда Федя. – Кто где. Кто в Караганде, кто в Воркуте. А кто и…

Он осекся и по-настоящему, слюной, плюнул на пол.

– Поедом ели трудящего человека, по-е-дом! – он разошелся, затряс поднятым указательным пальцем. – Потому и просрали всё! Всю страну подчистую, я извиняюсь за выражение, проебали!

Борющаяся с тошнотой Ира поняла, что долго этот прожектор перестройки выносить не сможет.

– Деда Федя, а где прилечь можно? Устала что-то.

– Как устала? Куда устала?! – засуетился хозяин. – Еще ж Новый год не встретили! Да и, видишь ли, по правде и негде особо. Домишко у нас маленький, в спальне бабка… Могу тут стулья сдвинуть и тулуп кинуть, давай, а? Тулуп – во! Спать будешь как убитая!

По умоляющему взгляду Олежи, потянувшегося было к очередной стопке, Ира поняла: на их ночевку здесь рассчитано не было. Дед думал, что они приехали ненадолго, проведать – и помчаться обратно в город пить, танцевать и веселиться.

(Как сделали бы на их месте нормальные люди.)

Ира злобно выпустила воздух сквозь зубы.

– Спасибо, я без тулупа посижу. Может, телевизор посмотрим?

Откуда-то немедленно появился крохотный, похожий на пылесос переносной телевизор. Деда Федя воткнул его в розетку, поставил на стол и завозился с антенной.

– Вот, Ируся, хорошо, что напомнила! Я-то, видишь ли, тель-а-видение еще со времен плешивой мрази не люблю… Ну так, иногда, знаешь, фильм хороший, душевный посмотреть – так их, видишь ли, не показывают больше, только как всякие отщепенцы ногами дрыгают…

Телевизор настроился на центральный канал – и показал дрыгающего ногами Филиппа Киркорова в огромной короне из перьев; как только Киркоров допел, на экране его сменил одетый в пиджак из серебряных блесток Сосо Павлиашвили.

Ира успела пожалеть о своей просьбе, но было поздно.

– Во-о-от, – торжествующе сказал Федор Феоктистович. – Во-о-от! А потом удивляются, видишь ли, что молодежь растет без понятия, без уважения к труду!

– Деда, да молодежь это не слушает, – резонно возразил Олег.

– А лучше бы слушала, – несколько противоречиво заметил дед. – Этого пернатого хоть по государственному ТВ показывают – а там люди точно знают, что можно, а что нельзя! Всё же не просто так! Собрался, видишь ли, худсовет, разобрал, принял решение. Получил добро из высших инстанций. Там люди-то поумнее нас с вами сидят! А вы в своих плеерах только про сиськи да письки крутите…

Ира с неудовольствием поняла, что дед не так уж и неправ. Потянулась к столу, повисела рукой над блюдцем с квашеной капустой. Передумала, отщипнула хлеб – он был вкусный, совсем не как покупной. Сами пекут, наверное.

– Ты вот, Олежик, чем занимаешься? Ну, на предприятии, или на фирме?

Олежа скривился и попытался уйти от ответа, но не тут-то было.

– А ты рожу-то, видишь ли, не вороти мне! Не вороти! И так стариков навещаешь раз в три года, так вот давай, не мычи, докладывай по всей форме. Ишь!

Он как бы даже не всерьез замахнулся на внука сухой, как у птицы, рукой.

Олежа вздохнул.

– Да я, деда, это, по компьютерам…

– Интернетчик? – презрительно спросил Федор Феоктистович.

Внук, уже догадавшийся, какой монолог ему сейчас предстоит выслушать про мозолистые руки, попытался опередить события.

– Ну какой интернетчик… Ну то есть да, но… Смотри, как бы вот есть деньги, да?

Это сбило деда с толку.

– У кого, видишь ли, есть, а кто – ветеран труда! А труд сегодня, понимаешь, общество не ценит – всем бы только на кнопки нажимать да жопой