Возлюбленная распутника - Виктория Анатольевна Воронина

— Что же, Мейбелл, если ты этого желаешь, оставайся с лордом Альфредом Эшби. У меня будет к тебе только одна просьба. Когда ты родишь моего сына, то в честь моего брата назови его Карлом. А если это будет девочка — то Карлоттой. Увы, имя — это единственное, что я могу сейчас дать своему ребенку.

— Конечно, сир, я непременно выполню вашу волю, — с готовностью ответила ему Мейбелл

Они попрощались, и на пороге Яков еще раз обернулся посмотреть на нее. По сердцу девушки резкой болью резанула мысль, что она больше никогда его не увидит. Но, подчиняясь своей судьбе, она сдержала свой порыв броситься за ним. Теперь ей следовало думать о собственной безопасности.

Мейбелл думала, что следующая ночь будет для нее спокойной, и она успеет подготовиться к встрече со своим женихом и к новому объяснению между ними. Но шута Джарвиса насторожило отсутствие королевы Марии Моденской, и он начал собственное расследование. Отъезд короля и его приближенных поздно вечером убедил его в том, что леди Уинтворт ему солгала, и встревоженный карлик отправил гонца с соответствующим донесением своему новому хозяину. Когда Мейбелл собралась идти спать в свою спальню, в ее гостиную ворвался целый отряд голландских военных во главе с графом Кэррингтоном. Рядом с ним шел хныкающий карлик, который без конца повторял:

— Милорд, я не виноват в том, что король сбежал! Это леди Уинтворт обвела меня вокруг пальца, сказала, что он планирует бегство через пять дней.

Альфред Эшби устремил упорный взгляд на девушку, и ей стало страшно от той ярости, которой были полны его глаза.

— Мейбелл, правду ли говорит шут? — зловещим тоном спросил он.

Мейбелл растерялась, и, не желая подставлять карлика в очередной раз, она призналась:

— Да, я сказала ему неправду, чтобы его величество успешно осуществил свое бегство.

— Ты самая лживая, бесчестная и подлая девица, которую я только имел несчастье встретить на своем жизненном пути, — с силой стукнул рукой от избытка гнева по столу лорд Эшби.

Девушка отрицательно покачала головой, не желая мириться с таким нелестным мнением о себе своего любимого.

— Фред, я не могла поступить иначе! Король Яков — отец моего будущего ребенка, я не могла предать его, — вырвалось из ее груди.

О, это был самый худший довод, который употребила Мейбелл, чтобы успокоить графа Кэррингтона. Альфред застыл, осознав, что его невеста не просто изменила ему, но еще и беременна от ненавистного короля. Это известие переполнило чашу его терпения, и он, повернувшись к начальнику отряда голландцев, резко сказал ему:

— Ван Рипль, арестуйте эту женщину за государственную измену!

Душевное напряжение Мейбелл при этих словах достигло своего предела. Она вскрикнула и потеряла сознание. Блаженная темнота закрыла ее глаза, избавляя от дальнейшего страдания и ощущение боли временно отступило от нее.

Глава 30

Вид лежащей в глубоком обмороке Мейбелл не смягчил графа Кэррингтона; он нетерпеливо повторил свой приказ взять под стражу девушку. Служанка Долли едва успела накинуть на свою молодую хозяйку меховой плащ, прежде чем лейтенант-голландец вынес из гостиной пленницу, намереваясь поместить ее в ожидающей во дворе карете. Этот экипаж по первоначальному плану лорда Эшби должен был отвезти Мейбелл в его дом, но в действительности он отвез ее в самую страшную и неприступную тюрьму Англии.

Она очнулась на следующий день уже в тюремной камере Тауэра, где пролежала несколько часов без сознания, и никто даже не попытался привести ее в чувство. Леденящий холод стал ее врачом, который вернул ее к жизни и одновременно он стал причинять ей нестерпимые муки. Девушка плотно укуталась в свой плащ и огляделась. Сквозь зарешеченное окно с одной стороны проникал солнечный свет; камера Мейбелл выходила на покрытую снегом лужайку, за которой виднелось несколько зданий. Много выше других был древний белый замок — Белый Тауэр. Возле него по лужайке в окружении перекликавшихся друг с другом бифитеров — стражей крепости — волочили ноги, направляясь в подземелье, несколько изнеможенных узников в кандалах.

Мейбелл отпрянула от окна — почему-то она боялась, что эти истощенные до предела люди заметят ее, — и без сил уселась на стул. Из мебели тут еще были старый потрескавшийся стол и грубая кровать с соломенным тюфяком, на котором она пришла в себя. В одной стене был вырублен камин без решетки, в котором не горел огонь. Донельзя озябшая девушка подумала про себя, что многое дала бы за то, лишь бы его затопили.

Скрипнула тяжелая дверь, и в комнату вошла женщина лет шестидесяти, убранная, на взгляд Мейбелл, слишком заурядно для этого пугающего места. Ее седые волосы над острыми безжалостными глазами были собраны в тугой узел высоко на макушке, а темное шерстяное платье с белым крахмальным воротником, казалось, принадлежало благонравной квакерше. На кожаном поясе вокруг бедер висело несколько больших ключей, ножницы, увесистый кошелек, а также короткая тяжелая дубинка из дерева, которую она, не задумываясь, пускала в ход для поддержания порядка среди узниц.

— Доброе утро, молодая леди, — бесстрастно сказала женщина, окидывая юную узницу цепким взглядом. — Я миссис Тернер, жена тюремщика, в мои обязанности входит присматривать за вами. Я понимаю, что такая изысканная дама как вы не может жить без хорошей еды, постельного белья, свечей и жарко затопленного камина, и готова предоставить вам все эти услуги за соответствующее вознаграждение.

Девушка поняла, что ей лучше всего смириться с судьбой и всецело отдаться на милость тюремщицы с безжизненным глазами дохлой рыбы. Денег у нее не было, но на ней было надето несколько довольно дорогих украшений, стоимость которых нужно было использовать с умом.

— Возьмите мои серьги, миссис Тернер, — предложила она, снимая со своих ушей жемчужные сережки.

Тюремщица придирчиво осмотрела украшение, но осталась довольна чистой игрой света отборного жемчуга, и, опустив серьги в кошелек, объявила свою цену:

— Три дня вам будет подаваться обед. Также я предоставлю теплое одеяло и огонь в камине.

— Я согласна, — с тяжелым вздохом произнесла Мейбелл. По правде говоря, она рассчитывала на полный пансион за свои драгоценности, но, на первых порах, она получала самое необходимое и должна была довольствоваться этим. Леди Уинтворт про себя понадеялась, что Альфред скоро сменит свой гнев на милость, и вызволит ее из Тауэра, а также на помощь своих друзей, которые не оставят ее в