Анчутка - Алексей Малых
Двое других озлобились крепко. Скрутили её. На землю повалили. По щекам бьют, увесистыми оплеухами, запал девицы унимая. Один руки тонкие над головой девичьей держит, на её ногах другой сидит. Сорока под ним вьётся, пытается скинуть. Ногами голыми по сырой земле сучит, мох с листвой палой взрывает.
Гостомыслов дружинник за рубаху сорочью схватился, желая ту надвое разодрать, да захрипел как-то странно, руки расслабил к своей груди протянул, нащупал булат острый, что из его груди вырвался со спины зайдя. Кашлянул рудицей окропив Сороку мелко. На неё заваливаться стал соскользая с острия. Только пинком в сторону с Сороки откинут был, открывая взору девичьему своего выручителя. Зажмурилась, когда меч над её лицом воздух надвое рассёк. Не от страха зажмурилась, а от того, что кровь из шеи другого обидчика на неё сверху хлынула.
Руки сильные её с земли подняли. К груди мощной Сорока прижалась, трепеща в западне знакомых рук перепуганной птахой. Утишалась неспеша, пока Извор хребет подпаленному ломал. От хруста костей ещё крепче к груди воина, своего выручителя, прильнула. А тот ладонью своей уши прикрыл девице, чтоб звуки борьбы и стонов не слышала. А слышала гулкий бой сердца, сиплое дыхание, которое успокаивало её последние несколько лет.
— Здесь нельзя более оставаться. Они сюда обязательно вернуться, — просипел сквозь надорванный губы Креслав, уводя Сороку подальше от места побоища.
* * *
— Почему дверь не заперла? — Извор наконец смог процедить сквозь распухшие губы, затаптывая костёр, готовя для Сороки место для ночлега.
С его лица уже достаточно ушёл отёк. До этого, весь день, не говорил Извор с Сорокой не из-за обиды, не из-за того что не мог шевелить своими губами после удара бадейкой, хотя и это было веской причиной. Отчасти не говорил по своему вспыльчивому нраву, понимая, что затей он с той сразу ясниться — опять бы поругались.
Они с ней каждый день ругались. Сорока всегда находила причину с ним побрехаться, а у того всё аж бурлить начинало, когда она вновь визгопряхой оборачивалась. Заводился так, что потом приходилось где-нибудь подальше с самим собой мечом махаться, раж унимая.
Извор даже рад был, что Креслав к ним пришёл. При нём она ещё сдерживалась, а то начинала: то подай, то принеси, то воды наноси — что отрок на посылках, а она его хозяйка. Хотя не прочь Извор был, чтоб хозяйкой его она сделалась, да понимал, что сердце её другому принадлежит. От того верно его и кочевряжило.
Креслав к ним ночью одной пришёл, той самой, после мерзкого купания. Извор к нему с недоверием, а Сорока к огню усадила, еды предложила, а тот даже меч свой возле входа оставил, как то степняки делали, показуя добрые намерения. Сорока давай сразу того расспрашивать — что с Храбром, да как? Успокоилась от сиплого гласа ведуна… степняка… Да кто он такой на самом-то деле? Извор того пока пытать не стал — ему помощь сейчас нужна была хоть северского, хоть степняка, хоть лешего с нежитью. Понимал Извор, что хоть и мутный тип этот Креслав, но вот чего-чего, а подлости от него не дождёшься.
— Я на реку ходила… Ярко сегодня и жаром веет, — оправдывается Сорока. — Одёжу стирала…
Глаза стыдливо долу опустила, косу тугую на плечо с заду перекинула, провела будто по струнам псалтирных пальцами тонкими по ней, к груди округлой прильнувшей, а конец самый, свободный от накосника, перебирать возле своего бедра стала. Она когда так делает, у Извора внутрях всё бурлило. И сейчас уши зарделись, слова ратник могучий сказать более не может, немощью всего сковывает, от пят самых до маковки — от того на себя сам злиться начинает. А как представил, что она на реке делала, сглотнул, хрящем под кожей, гусиной кожицей покрывшейся, передёрнул.
— А потом, когда вернулась, услышала, что крадётся кто-то…
— Я их издали видел, — Креслав перемену томительную за боярином давно заприметил, на себя взор того обратил, покуда тому совсем худо не стало. — Они по лесу бродили. Думал на себя отвлечь. Только не знал, сколько их, а Сороку предупредить времени не было. Двоих с ловчим я ещё возле бора порубил, пару за оврагом, а возле избушки ты подсобил.
Извор задумался о чём-то. Тихо сидели, больше не разговаривали. Только, когда Сорока спать улеглась на кострище, укутавшись в походном покрывале, с Креславом говорить начал.
— Креслав, скажи мне, чего ради помогаешь нам?
— Ни тебе, ни Мирославу я помогать не стал бы, если бы ни Сорока. Я ей давно задолжал — время настало долг вернуть.
— Тогда просьбу мою выполни. Уведи Сороку отсюда подальше, — обернулись, посмотрели в три глаза на спящую девицу — та спит неслышно. — Нет ей житья здесь, покуда отец мой здесь всем заправляет.
— А сам что же? — Креслав недоверчиво того поддевает.
— Я ведь её давно не неволю, — начал Извор свою исповедь. — Предлагал ей со мной жить, венчаться, а она сказала, что лучше язык себе откусит, но согласительной речи не скажет. Думал увезти её куда-нибудь, а она не даётся — говорит, на прощание хочет Мирослава хоть глазком одним увидеть. Как?!.. — вскрикнул шепотливо. Опять на девицу посмотрели — пригрелась та, калачиком свернувшись на тёплом пепелище. — Даже если она отроком обрядится, на площади дружинники досматривают всех…
— Не уйдёт она добром, — просипел Креслав задумчиво — знал он сорочий нрав.
— При новых порядках, мне теперь на отчий двор путь заказан, Неждана меня ищет, а отец в тёмную посадит, коли покажусь. Я попробую Мира на венчании высвободить — Олексич обещался подсобить.
— Я с тобой, — щекотнуло возле уха Извора.
Посмотрел — Сорока возле него, что птичка-соименница опустилась, покрывалом, словно крыльями, себя объяла.
38. Обличение
Из притвора храма на паперть выбежали служки, не понимая от чего задерживаются жених с невестой. Уже и епископ из
