Анчутка - Алексей Малых
Креслав, осадив лошадь возле вертикальной коновязи, поспешил к Кыдану. Молчаливо встал за его спиной на колени, ожидая, пока тот обратит на него внимание. Кыдан стоял неподвижно и лишь немного повёл ухом на бряканье кольчуги и глухой удар о землю, брошенных под его ноги, голов. Замерли оба. Застыла и курень. Никто не смел громко говорить, кам без устали гортанно распевал заклятья. Его песнь вопиющая своей густотой к Вечному Небу перекрыл долгий женский крик.
Полог широкой вежи откинулся, и навстречу Кыдану выскочила обеспокоенная женщина. Она тут же угнулась, лишь бы не встретиться с холодным, как казалось всем, видом хана, но это была лишь его личина — живлаки на скулах нервно перекатывались, а костяшки сжатых кулаков побелели. Не выдержав долгого ожидания окончания мучений своей сестры, Кыдан зашёл внутрь. Их разделяла лишь занавеска, за которой суетились женщины. Те промокали её лицо, что-то говорили ей, выносили окровавленные суконки, овечьи подстилки.
Он видел лишь её изломанное болью лицо. Её взгляд на миг озарился. Он был устремлён в его сторону, но ниже, будто проскальзывал возле его ног. Проследив за ним, Кыдан с непониманием уставился на войлочный полог. Тот встрепенулся, и вошла женщина с медным котелком полным тёплой воды. Идя за взглядом сестры, он попятился к входу и, откинув полог, проследил вдаль. Там на коленях стоял Креслав, ловя мимолётные мгновения, чтоб выхватить в глубине сводчатого жилища лик своей любимой. Пронзив юрту натужным криком, она прободила и сердце северского, будто и он чувствовал ту же боль что и она, вдобавок ко всему, он испытывал и муки душевные, терзающие его уже несколько лун. Креслав съёжился не в силах вынести её крик, который напоминал о жестоком прошлом.
Наконец, свершилось. Но не было звонкого детского крика, который бы сообщил о окончании мук сестры хана. Не было радостных славословий и пожеланий рождённому долгих лет жизни. Никто не принёс ему в дар овчинку и лук со стрелами, никто не повязал на высоченную коновязь оберег-конёк.
— Мой повелитель, у госпожи родился сын. Но… он очень слаб, — склонив голову подошла повитуха.
Кыдан не выказал радости, когда к нему поднесли свёрток с младенцем. Отвернул одеяльце, чтоб взглянуть в лицо новорожденного и тут же отдёрнул руку.
— А моя сестра? — натужно выдавил слова, а покрасневшими от сдерживаемых слёз глазами вонзился в женщину.
Она испуганно склонила голову, боясь сообщить и ещё одну недобрую весть:
— Роды госпожи были тяжёлыми…
— Ну?! — он нетерпеливо рявкнул, что та затряслась и пала перед грозным степняком на колени, прижимая ворчащий свёрток к своей груди.
— Госпожа не доживёт до этой ночи.
Сглотнув подступивший к горлу ком, Кыдан немного шатко подошёл к ложу и, взяв слабеющую руку сестры, приложил к своей щеке, покрытой тонким волосом.
— Брат, позаботься о моём сыне, — еле слышно проговорила Тулай.
Тот замотал головой, то ли не желая дать обещание своей сестре, то ли отгоняя мысли о её скорой кончине.
— Оставляешь меня? — продрожал на выдохе, показав свою слабость, которую открывал только ей.
— Значит, так хочет Вечное Небо, — Тулай попыталась улыбнуться.
— Вечное Небо тут ни при чём… Это он во всё виноват, — сквозь внешнюю сдержанность прорвалось негодование.
Замолчал, чтоб своим сквернословием, не тронуть нежного уха сестры, но беззвучно вопиял, не принимая безрадостную явь. Кыдана рвало изнутри. Казалось, что своды не только вежи, но и Небес, которые забыли о справедливости, сейчас рухнут. Он уже ощущал себя одиноким ковылём на ветру, который стоит на пути перегона. Его сестра хоть и была хрупка и юна, но она давала ему тот посыл, как то делает всадник своему растерявшемуся коню, когда услышал гром — она делала его сильнее. Нет, это ради неё он хотел быть крепче! А теперь что же? Как ему выстоять в этом бесконечном мыта́рстве? Как ему одному противиться злому року? Как было возможно отпустить то, чем он безмерно дорожил?
Ореховые глаза хана наполнились текучей печалью от неминуемого одиночества, которое уже стреноживало отчаянием. Слеза черканула загорелую щёку и омочила трепетную ладонь Тулай, закатилась под неё. От этого зазудела кожа так же неприятно, как и свербило внутри от едкой обиды на сестру, что та, подавшись своим чувствам совершила непростительную глупость.
— Позволь мне поговорить с ним, — видя сострадание брата, Тулай, наивно мня о милосердии, решилась дерзнуть и в очередной раз взмолилась о встрече с Креславом.
— Я убью его вместе с его выродком, — перебил Кыдан, сделавшись в миг твёрдым — она и сейчас не образумилась.
— Ты знал?! — рука Тулай мелко затряслась, а Кыдан не дал её отнять, продолжая удерживат крепко сжав, на своём колене.
— Что это сын Креслава? Знал. Думаешь, что ты могла что-то утаить от меня?
— А Креслав? — в её глазах мелькнула искра счастья.
— Я не сказал ему — так он будет злее, чтоб отомстить за тебя.
— Он должен знать, — мольбой сковало её лик.
— Ты так ничего и не поняла? В тот день он бежал от тебя — он бросил тебя.
— Он делал это ради меня. Ты настаивал на браке с Ясинь-ханом, а я противилась. Он думал, что так сможет освободить меня — он понимал, что не может мне дать того, что я бы получила став женой Ясинь-хана. Он увещевал меня покориться тебе, а я его не слушала.
— Он обольстил тебя!
— Я сама выбрала его…
— Как ты могла так поступить со мной? — обида Кыдана рвалась наружу, и сейчас ничем несдерживаемый хан дал волю своим попреканиям. — Как ты могла лечь с урусом?
— Прежде чем стать очередной женой Ясинь-хана, я хотела испытать счастье с тем от кого трепещет каждый клочок моего тела. Я была счастлива с ним…
— Я позволял тебе многое, вот ты и возомнила, что можешь творить, что угодно.
— Скажи брат, как можно не слышать зова своего сердца?
— Ты ошиблась с выбором — он трус! Он бежал испугавшись кары!
— Он бежал, потому что услышал, как мы ругались с тобой. Ты приказал держать меня в веже, пока за мной не придут из курени Ясинь-хана, а я сказала, что хочу жить с Креславом, на что ты ударил меня. Ты кричал, если не образумлюсь, то отречёшься от меня, а его протянешь через
