Анчутка - Алексей Малых

Смех Сороки был настолько заразителен, что Извор, прижав к груди свою квоху, и сам еле сдерживался, представляя это зрелище, свои корявые и нелепые телодвижения во время всей этой курьей охоты. Сначала он засмеялся тихо и почти не слышно, его плечи слегка потрухивало, а глаза превратились в две узкие щёлки, а потом, не выдержав, громко и раскатисто захохотал. Ещё больше Сорока залилась смехом, когда Извор, недоуменно вытянув лицо, принялся вертеть бездыханную птицу — от такой тяжести свалившейся на неё, шея курицы не выдержала и верно свернулась— та не подавала признаков жизни. Сорока голову запрокинула, не выдерживая столь потешного вида дюжего ратника, и без остановки смеялась, обнажив свои белые зубки, растянула алый пухлогубый рот, засветилась глазами, расплёскивая из своих голубых, прозрачных озёр безудержное озорство, какое-то тёплое и родственное, и от этого Извору на душе тепло стало. Не злодейка она вовсе, просто Кривда её запутала. Замер остолопом, а смех знакомым кажется.

— Извор, — окликнул кто-то из кметей, — тебя воевода кличет.

Молодой боярин в долю времени переменился в лице и, стерев с него свою весёлую беззаботность, буркнул под нос:

— Принесла нелёгкая, — но громче выкрикнул, — чего пришёл?

— Говорит, обсудить вылазку, — и добавил расплывшись в улыбке, — там ещё сестрица твоя, Любава, пирогов передала, — помахал перед носом надкусанным пирожком, — твои любимые — с яйцом и щаве́лем. Они с Нежданой главные мастерицы пироги ставить.

Извор раздражительно крухнул. Отца вовсе видеть не хотелось, а воеводу игнорировать нельзя.

— Сама дальше, — оставил ту одну, уже не видя, как девичьи большие глаза наполнились слезами, а руки задрожали и выронили с таким трудом пойманных курей.

— Любава? — голос сорвался на нервном выдохе.

— Эй, — из ступора была выдернута окриком ключницы. Она была круглолица и весьма хороша собой, с толстой светлой косой и носом уточкой. — Долго ждать?! К концу обедени (около 10–11 часов) не изловишь пару дюжин — сегодня без еды останешься, а завтра тогда нечистоты носить будешь!

— Куда столько? — раздражительно вырвалось у Сороки. — Если этот наместник столько ест, не удивительно от чего простые люди голодают.

Девица в миг встрепенулась и вновь принялась с бо́льшим усердием тех излавливать, не желая себе более грязной работы. Время шло, а нужное число куриц так и не смогла изловить. К тому же остальные курицы разбежались по всему двору и забились куда-то— поди, отыщи их.

Одна даже на курятник взлетела, вспомнив для чего ей Велесом (бог, покровительствующий скоту) были даны при рождении крылья. А вот Сороке лазать по деревьям и крышам всегда удавалось с лёгкостью, только не в такой длинной рубахе. Подобрав подол и продев тот под пояском повыше, девица в миг очутилась на соломенной кровле и медленно на четвереньках подползла к куре, вовсе не дыша и двигаясь крайне осторожно. Протянула руку, когда была от неё не больше чем в пяди (пядь — около 20 см), намереваясь ту схватить за хвост, как не удержавшись вместе с ней, проломив у крыши соломенный козырёк, рухнулась вниз. Зажмурилась, уже ожидая своё болезненное приземление.

На удивление до земли было ближе, чем казалось, а падение не причинило видимых увечий. Вместо этого Сорока почувствовала крепкие руки, подхватившие её снизу, отмечая про себя их мощный хват, но такой мягкий. Лишь когда солома перестала сыпаться на голову сверху, она раскрыла глаза, уставившись в серые, почти булатные, которые безотрывно смотрелись в неё.

Девица замерла, не спеша отпрянуть, удобно расположившись в участливых руках, будто выструганных именно под её тело. Когда оторопь схлынула, Сорока понудилась вырваться из объятий, пару раз дёрнув оголёнными ногами, но Мир только крепче ту к себе прижал — так, слегка лишь, ладонями под бочок да под колени взявшись — в не в силах оторваться от её глаз.

— Что за нрав такой у тебя, боярин, хватать меня вечно?

А тот не отпускает — вдавил в мягкую кожу подушечками своих пальцев. Сорока вроде приняла предложение отдохнуть — всё равно не выбраться, да осознав, что снизу верно тому открывалось занятное зрелище, вспыхнула заегозив в его руках.

— Ты это что ж, нарочно под крышей стоял?! Ты это что ж?!.. — запинается фыркая на него. — Ты значит?..подглядывал?! — а у самой глазки так и блещут от злобы. — Поставь меня, охальник!

— Угомонись! Не видел ничего, — наконец он оторвался от её голубизны и, поставив на ноги, одёрнул рубаху вниз, прикрывая белые девичьи лодыжки. Да сделал это так сноровисто, что Сорока и ничего и сказать тому не успела, только на шаг назад принялась.

— А чего делал тогда здесь? — бросила вместо благодарности, что поймал.

— Да вот, хотел посмотреть, кто в батином дворе хозяйничает, а это конокрадка вчерашняя. И зачем тебе столько курей понадобилось?

— У ключницы спроси?

— Это они верно тебя проверяют, так сказать ощупывают, на сколько к себе близко подступить позволишь, да и место тебе указать, — ухмыльнулся Мирослав — вроде как, поле брани после куриной охоты осматривает, а сам глазами нет-нет да на Сороку косится. — Смотрю наряд тебе не по нраву пришёлся?

— В портах привычнее, — замялась, опустив глаза, на пояске бахрому пальцами перебирает. — Благодарствую, — догадавшись сразу, кто с утра уже позаботился о ней, пролепетала с мягкостью в голосе, а Мир аж мурашками от этого покрылся — вон оно, оказывается, как умеет, а не только рычать и злоглаголить.

— Зато девица из тебя заразная (дословно- сногсшибательная) вышла, — видя смущение проявившееся на щеках в виде яркого румянца, Мир отвёл взгляд, не желая далее заставлять ту, чувствовать себя неловко. Оглядев поверженных кур, с участливостью спросил, — сколько ещё?

— Пара осталась, да ещё ощипать нужно.

Мирослав, без лишних слов, схватил первую попавшуюся пеструху, что поверженной в куче валялась. А она, глупая, кудахтала и билась, но это никак не могло смягчить её участи — вывернув куре крылья, боярин положил её на изрубленную колоду подле вбитого в него головы топора и, схватив тот за длинное топорище, одним махом, отсёк хохлатую бошку.

Сорока была холодна. Не повела даже бровью. Даже когда пернатая тушка упала возле неё, и когда, россыпью алых капель по подолу окропило её новую, но уже перепачканную рубаху. Лишь через растопыренные пальцы посмотрела на небосвод, подсчитывая, как быстро ей нужно работать, чтоб ключница не выполнила свои обещания.

Солнце неумолимо поднималось ввысь. Оно согревало собой пеструх, ждущих своего смертного часа, Сороку, которая с неистовством драла перья, чёрный люд работающий на полях, Храбра, который бросил перевязь зайцев возле входа в землянку.

— Ты всё