Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина

Покровского! Человека не только богатого, но и щедрого. Не только мудрого, но и великодушного. Господин Покровский изъявил горячее желание пользовать своих фабричных в больнице «Община Святого Георгия» и уже приобрёл, как выразились бы заокеанские коллеги-капиталисты, корпоративную страховку. Но это ещё не всё. Я пригласил Илью Владимировича стать акционером нашего предприятия и совершенно не удивлён тем, что этот дальновидный человечище принял моё приглашение. Прошу любить и жаловать!

Раздались аплодисменты. Покровский поклонился собравшимся ровно настолько, чтобы и почтение выразить, и восхищение принять. О, это он умел виртуозно! Старший Белозерский не заметил, как скорчило его родного сынка, сидевшего на положенном ему отдалении. Николай Александрович самолично наполнил бокал шампанским и вручил его Покровскому.

– Николай Александрович преувеличивает мои добрые намерения, как это свойственно хорошим людям, – начал господин Покровский ответную речь в меру шутливо, в меру мило и безмерно обаятельно. Как Вера ненавидела его за это победительное обаяние! – Я, да будет вам известно, отъявленный мироед, и в любом предприятии меня интересуют три вещи: выгода, выгода и ещё раз выгода! В чём же моя выгода? Выгода очевидна, господа!.. И дамы! – он наособицу поклонился Вере, отсалютовав ей бокалом. – Здоровые рабочие и служащие – здоровая фабрика. Здоровая фабрика – богатая фабрика. Так что выпьем за здоровье и закономерно проистекающее из него процветание!

Ах, как обманчиво простодушно умел он улыбаться! Сейчас Вера его не терпела! Когда раздался звон бокалов, позволила себе задержаться у бокала Хохлова, будто в суете не заметив протянутого навстречу бокала Покровского. Он усмехнулся, старая лиса! Отпил и присел рядом с Верой Игнатьевной, куда его проводил самолично Николай Александрович, и завёл разговор с Алексеем Фёдоровичем Хохловым, немного склонясь к княгине, ибо так было учтиво по отношению к профессору.

Концевич, сидевший напротив младшего Белозерского, отметил, что тот имеет вид щенка, отшлёпанного веником. Ася, сидевшая рядом с Александром Николаевичем, ничего не замечала, потому как была раздавлена роскошью и тем в особенности, что её наряд не соответствует… ничему не соответствует. А уж в сравнении с княгиней она и вовсе мусор щепочный, какой, бывает, бьётся о борта белоснежных яхт.

Кравченко бросил на Анну Львовну беспокойный взгляд, но она его не заметила, смотрела в тарелку, не зная, как подступиться и стоит ли есть вообще. Аппетита, признаться, в последнее время особо не было. Сейчас на еду было неприятно смотреть, поскольку вокруг тарелок выстроились ряды приборов, и все с ними весьма ловко управлялись. Дмитрий Петрович и вовсе виртуозно. Ася же не знала предназначение как минимум половины из них, хотя в приюте у них преподавали домоводство и правила столового этикета.

– Прекрасно! – сказал Концевич, допив до дна. – Больше денег – лучше клинике. Лучше клинике – лучше нам!

– А как же общее благо? – уставился на него младший Белозерский. – Ты сам, помнится, твердил мне, что кабаки, подобные этому, – оплот партии кадетов[33], которые не что иное, как партия игрушечная, липовая и пособники власти сатрапов. Как же твой социализм?!

– Ты не по адресу сатанеешь, дорогой мой, – ухмыльнулся Концевич. – И не по причине общего блага ищешь повод спустить пар!

Белозерский собрался вскочить, но тут ему на плечо мягко легла сильная рука.

– Господин Концевич социалист? – ласково спросил Владимир Сергеевич. Он решил подойти поинтересоваться, как чувствует себя Ася. Но вовремя поспел и для другого.

Александр Николаевич тут же остыл. Успел раскаяться, что выдал приятеля. Хотя никакие убеждения не запрещено иметь, на то и свобода слова, собраний и прочая. Но Кравченко, напротив, будто обрадовался.

– Позвольте засвидетельствовать самое искреннее почтение, Дмитрий Петрович. Вы открылись мне с новой стороны. Я и сам, признаюсь, социалист. Нет-нет, вне партий и фракций. По убеждениям. По искренним моим убеждениям, – он убрал руку с плеча Белозерского. Затем обратился к нему самым естественным образом: – В социализме, Александр Николаевич, нет ничего дурного. Как в идее. Другое дело, что нам всяческие деятели пытаются навязать! – сказал он с сарказмом, прямо посмотрев на Дмитрия Петровича. – Вполне вероятно, в вашем батюшке и в фабриканте Покровском, – снова обратился он к Белозерскому, – куда больше социализма, чем в каком-нибудь мерзавце, живущем за границей на матушкину пенсию да на пожертвования партии, которая сбилась с ног бороться за общее благо на съездах, исключительно же заграничных.

Александр Николаевич смутно догадывался, что между Дмитрием Петровичем и Владимиром Сергеевичем существует что-то… Но ему не было дела до этого. Он снова уставился на Веру, к которой склонился Илья Владимирович, чтоб ему пусто было!

Покровский пригнулся к Вере довольно интимно. Старший Белозерский о чём-то увлечённо беседовал с Хохловым.

– Вера Игнатьевна, это всего лишь выгодные для меня вложения, ничего личного, не изволь беспокоиться. Я никоим образом не собираюсь на тебя давить, – говоря всё это ласково, со своим, будь оно неладно, обаянием, Илья Владимирович будто невзначай и с той нежностью, что бывает только между близкими, положил руку ей на колено.

– Ты и не сможешь! – Вера стряхнула его руку.

Он улыбнулся, такой реакции и ожидал. Она ничуть не изменилась. Выросла, повзрослела, стала изысканной. Набралась опыта, манер, обрамлений. Но по сути это была всё та же Вера – искренняя, порывистая, чистая. Что так привлекало его некогда, привлекало всегда и не перестало привлекать. Напротив, всё стало куда серьёзней, нежели прежде.

– Ты не сможешь отказаться от денег. Потому что ты в клинике, как бы это сказать, при всём уважении к твоим талантам и успехам – всего лишь управляющий. Настоящий руководитель, а точнее сказать: владелец – вот он! – Покровский адресовал сияющий взгляд Николаю Александровичу. – Конечно, одно твоё слово и купец Белозерский откажется от чего угодно! Но ты никогда так не поступишь. Он невероятно великодушный человек. Ты никогда не поступишь подобным образом с таким человеком.

Вера Игнатьевна сейчас остро ненавидела Покровского за то, что он прав. Тоже мне, бином Ньютона! Он знал её лучше всех присутствующих.

– Я и не собираюсь отказываться от денег! – прошипела она.

Вера поднялась.

– Прошу меня простить, дамы и господа! Мы с ординатором Белозерским вынуждены покинуть банкет. Неотложное дело. Алексей Фёдорович! – поклонилась она профессору. – Николай Александрович! – поклонилась она старшему Белозерскому. Все заметили, что к Покровскому княгиня особо обращаться не стала. Да и с чего бы? А вот что младшего Белозерского хотя бы не свистом подозвала, и то хорошо. Впрочем, он сам бросился к Вере Игнатьевне быстрее грейхаунда[34].

Николая Александровича очень всё это заинтересовало. Не Сашка, нет! Понятно же: сын влюблён, кто бы не влюбился? Княгиню это забавляет. Кто бы не